– Ограбление, – подсказал Сева. – Не наш случай. Равно как и ментовский беспредел. Менты чисты и непорочны как агнцы – не шмонали и портфель не трогали.
– Ссора с проститутками или ссора с постоянной подружкой – тоже в пролете, проститутки вне подозрений, а постоянная подружка отсутствует, – закончил Николай перечислять первые рабочие версии. – Остается конкретное избиение, чтобы напугать, или же покушение на убийство, вызванное его журналистской деятельностью. И интуиция упорно мне подсказывает, что это не просто абстрактная деятельность, а конкретный последний репортаж.
Коллеги дружно закивали. С этим выводом все были абсолютно согласны.
– И жутко, блин, интересно, какое осиное гнездо этот немец разворотил, к кому подобрался настолько близко, что его решили убрать? – закончил мысль Щербак.
– Хорошо, – немного подумав, сказал Денис. – В целом не возражаю. Но настаиваю: до более тщательной проверки мы не снимаем подозрение ни с одного человека, уже засветившегося в деле. Ни с проституток, ни с ментов, ни…
– С пенсионера Иванова? – ухмыльнулся Николай.
– Ни с пенсионера Иванова, – отрезал Денис. – Ты дашь мне стопроцентную гарантию, что пенсионер Иванов не прочел записи в блокноте, прежде чем принести нам портфель?
– Ну…
– Не дашь. Пенсионера Иванова вообще могли просто использовать реальные преступники. Всучили ему портфель и попросили передать нам, убедившись, что никаких конкретных имен и доказательств в записях не содержится, а рассказ о великом таланте находить утерянные вещи – сказка про белого бычка.
Щербак только пожал плечами:
– Денис, у тебя паранойя.
– Вряд ли. Просто я хочу, чтобы все с самого начала было по уму. Мы только что пришли к заключению: Эренбург напал на след преступной группы, совершившей серию убийств. И преступники, очевидно, об этом узнали. Каким образом, спрашивается?
– Ну он кому-то рассказал, – предположил Сева.
– Мог, – кивнул Денис. – Или в ходе своего расследования, сам о том не догадываясь, встречался с кем-то, причастным к делу, и начал задавать странные вопросы. А злодеи, сообразив, что он копает в опасном для них направлении, приняли меры. Или же он совершил некое провокационное действие. Последовала реакция, к которой он оказался не готов. Короче говоря, любая из женщин, с которыми он знакомился в последнее время, может оказаться связанной с преступниками, каждый бармен, с которым он вдруг разоткровенничался, мог пересказать еще кому-то, и так по цепочке информация дошла до убийц. Проститутки, с которыми он встретился вечером тридцать первого июля, могли быть специально ему подставлены. Каждый ученый, чиновник, следователь, с которыми он беседовал при подготовке репортажа, должен быть проверен по той же причине.
– Но это же, блин, на год работы! – присвистнул Щербак.
– А есть лучшие предложения?
– Есть, – отозвался Филя Агеев. – Давайте организуем информацию в газете или по телевизору, что Эренбург пришел в себя и заговорил, а сами засядем рядом с его палатой и посмотрим, кто придет его добивать.
– Гениально! – воскликнул Сева. – Дешево и сердито.
– Идея неплохая, – сказал Денис. – Но проброс такой информации нужно обязательно согласовать с Барбарой Леви, и я не уверен, что она согласится. А вот охраной Эренбурга действительно стоит озаботиться.
– Не понимаю все-таки, – подал голос Демидыч, – что такого смог раскопать журналюга, чего до сих пор не нашли следователи. Человек сто же в общей сложности, наверное, работают по убийствам ученых…
