Геноцид греков в ХХ веке. Неизвестное об известном - страница 15

– Хотя бы потому, что проигранной войны (и резни греков во время неё) не было бы, если бы подначиваемое союзниками руководство Греции не начало войну, к которой страна готова не была. А то, что войну Греции против Турции спровоцировали именно союзники, эксплуатируя утопические мечты «ура-патриотов» в греческом руководстве о Великой Греции и преследуя при этом свои геополитические цели – это всем известный неприглядный факт. Греческим политикам и военным следовало быть прагматичными и осмотрительными;

– Хотя бы потому, что проигранной войны и резни греков могло бы и не быть, если бы греческое политическое и военное руководство не ослушалось бы союзников и ограничилось согласованным с ними взятием Смирненского вилайета, а не попёрло бы на Анкару;

– Хотя бы потому, что союзники не раз – но безрезультатно – указывали ошалевшему от военных успехов греческому руководству на жестокости греческих военных по отношению к гражданскому турецкому населению в ходе войны, а греки наплевательски относились к мнению союзников, от которых зависели целиком и полностью;

– «Те, кто желает проследить внутреннюю связь событий, должны внимательно изучить последствия, вызванные падением Венизелоса. Хотя Греция была маленьким государством, находилась в чрезвычайно трудном положении и была окружена врагами, она позволила себе опасную роскошь – она разделилась на два лагеря. Существовала, с одной стороны, Греция Венизелоса, стоявшая за союзников, с другой стороны – Греция Константина, стоявшая за Германию. Союзнические симпатии были связаны исключительно с Грецией Венизелоса, а союзнический гнев сосредоточивался на Греции Константина. Бывший греческий король в глазах британского и французского народа был своего рода пугалом и в смысле непопулярности стоял на втором месте после кайзера. В глазах союзников он принадлежал к той же категории, как и Фердинанд болгарский, прозванный «лисицей». Это был монарх, который, вопреки желанию и интересам своего народа и руководясь личными и семейными соображениями, бросил или хотел бросить свою страну во вражеский лагерь, оказавшийся в конце концов лагерем побежденных. Было бы нелепо требовать, чтобы британская или французская демократия соглашалась на жертвы или выступления ради народа, истинное настроение которого обнаруживалось в выборе подобного человека. Возвращение к власти Константина уничтожило все симпатии союзников к Греции и свело на нет все обязательства этих последних, кроме тех, которые были юридически оформлены. В Англии событие это вызвало не раздражение, а полное исчезновение симпатий или даже простого интереса к Греции. Во Франции недовольство было более сильно в силу целого ряда практических обстоятельств. Мы видели, что французы сражались с арабами в Сирии и с турками в Киликии. Ради Венизелоса они соглашались многое терпеть, но ради Константина не желали делать ничего. После того как прошел первый порыв изумления, правительственные сферы почувствовали даже некоторое облегчение. Теперь уже не было никакой нужды проводить антитурецкую политику; наоборот, хорошие отношения с Турцией более всего соответствовали бы французским интересам. Мир с Турцией облегчил бы положение французов в Леванте и сулил дать им целый ряд других положительных выгод. Раз Греция освободилась от союзников, то и все союзники освободились от нее. Греция оказалась освободителем. Как раз в ту минуту, когда нужды ее были всего острее и ее начинания грозили все большими и большими осложнениями как для нее самой, так и для других, она сама по своей доброй воле уничтожила все предъявлявшиеся ею к союзникам счеты…». (Черчилль В. Мировой кризис. / Пер. с англ.; с предисл. И. Минца. – М.; Л.: Государственное военное издательство, 1932)