Мы устали звездам выкать, [Х4]
Мы узнали сладость рыкать. [Х4]
Будьте грозны как Остраница, [Х4; дакт. клаузула]
Платов и Бакланов, [ХЗ]
Полно вам кланяться [Д2]
Роже басурманов. [ХЗ]
Пусть кричат вожаки, [Ан2]
Плюньте им в зенки! [Д2] <…> (1908-1910)>[105].
В метрически «пестрой» поэме «Торжество земледелия» Заболоцкого, где из «799 стихов – 437 ямбов (из них четырехстопных 414), 340 хореев (из них четырехстопных 355), 22 стиха – прочие размеры» >[106], эта тенденция довольно четко прослеживается:
<…> Кто ее знает? – [Д2]
Сказал пастух, лукаво помолчав. – [Я5]
С детства я – коров водитель, [Х4]
Но скажу вам, осерчав: [Х4]
Вся природа есть обитель. [Х4]
Вы, мужики, живя в миру, [Я4]
Любите свою избу, [Х4]
Я ж природы конуру [Х4]
Вместо дома изберу. [Х4]
Некоторые движения коровы [Х6]
Для меня ясней, чем ваши. [Я4]>[107].
В. Холшевников предлагает называть такую структуру «зыбким метром»>[108]. В советских стиховедческих исследованиях, по очевидным причинам исключавших значительный массив поэтических текстов, было принято считать, что «устойчивой традиции подобный стих не образовал»>[109]. Пример Сапгира – свидетельство того, что (сверх)полиметрические эксперименты, начатые Хлебниковым, Заболоцким и другими поэтами в первой половине XX века, вовсе не ушли в песок>[110]. Степень неурегулированности, несимметричности и смешанности размеров, а также неурегулированности и несимметричности рифмовки и строфических форм в стихах Сапгира так велика, что многие из них можно охарактеризовать как «зыбкие» лишь в первом приближении. Быть может, точнее их назвать (сверх)микрополиметрически-(сверх) зыбкими?>[111]
4. Формула Сапгира
В стихах Сапгира экспериментально не только стихосложение как таковое, но и отображение и передача в нем абсурдности повседневного существования. Русская былина и песенный фольклор>[112]; Эдвард Лир, Льюис Кэрролл и струя английского викторианского нонсенсизма>[113]; наследие русского символизма (сологубовско-блоковская «дурная бесконечность») и футуризма (Маяковский, Хлебников, Крученых); сатирико-элегическая поэзия (Саша Черный, Дон-Аминадо); смех-сквозь-слезы и семантический сдвиг современной поэзии на идиш («Мониш» И. Л. Переца; Лейб Квитко; Авром Сутцкевер и др.), перенятые Сапгиром у Овсея Дриза; обэриуты>[114]; советские поэты-модернисты среднего поколения (Леонид Мартынов, Борис Слуцкий), кафкианский пароксизм отчаяния и вызов логике здравого смысла; западноевропейские абсурдистские поэзия (К. Моргенштерн) и театр (С. Беккет, Э. Ионеско, Жан Жене), а также джаз, в особенности засасывающие повторы блюзов – все это вошло в стихи Сапгира на рубеже конца 1950-х—начала 1960-х и прочно утвердилось в его поэтике.
Борис Слуцкий, который «привел» Сапгира в детскую литературу, говорил: «Поэт должен появляться, как Афродита, из пены морской!»>[115]. Добавим: из пены мирской! Из «сора» жизни, о котором писала Анна Ахматова>[116]. За «Голосами» и «Молчанием» последовало еще около тридцати книг и отдельно стоящих циклов, но, наряду с «Сонетами на рубашках» (1975—1989), эти две первые книги до сих пор остаются самими цитируемыми, антологизируемыми и переводимыми из всего «взрослого» стихотворного наследия Сапгира. (В 1997 г. Сапгир включил в свою итоговую подборку в антологии «Самиздат века» поэму «Бабья деревня», пять текстов из книги «Голоса», один из книги «Молчание» и один из книги «Сонеты на рубашках»
