– Довольно!
Пирующая знать затаила дыхание, в на улице прозвучал плач младенца. Тишина воцарилась предчувствием крови в кругу онемевших людей.
Александр пружинисто спрыгнул с трона, приблизился к Каллисфену.
– Слово философа дорого стоит, не так ли? – ладонь опустилась, сжала рукоять меча. – Но крови не будет – я не хочу. Я стал вдвое сильней. Я увидел обратную сторону луны, выслушал правду, знаю, кто я, и знаю истинное отношение Каллисфена ко мне. А приходилось тебе, Каллисфен, платить за слова, когда они дорого стоят? – дрожала ладонь Александра на рукояти меча.
Каллисфен не смотрел в глаза Александра, не шелохнулся, не поник головой.
– А я позабочусь, чтобы платил, – пообещал Александр, – уведите его!
Время шутов и жонглеров
Мужество Каллисфена не восхитило царя. Разве что, вспоминая философа, он мог задуматься: чем же Роксане не нравится царский философ? Она же видит: философ честен и справедлив…
Спроси Александр, Роксана призналась бы: прав Каллисфен. «Роксана тянется к свету почести и удовольствий, – считает мудрец Каллисфен, – для тебя этот свет, полководец и воин, губителен!»
Так сказал Спитамен, которого слышали только Рокшанек, ветер и крепостные стены, но философ, проницательный и свободномыслящий, говорит публично.
Правда опасна – знает Роксана. Ей непонятно, почему об этом совсем не подумал философ?
***
С того дня Каллисфена никто не видел. В надежде, что Александр не берет своих слов обратно, опасения царицы Роксаны на помилование Каллисфена, затихли, как воронки случайных течений в омуте. Зачем Каллисфен? Превратить Александра-царя, в Александра-воина? Роксане не нужен воин, ей нужен царь!
Глупости, шум и веселье – лучшее средство затмить освещенную дерзким философом обратную сторону правды, и Роксана умело и щедро наполняла дворец жонглерами, танцовщицами и шутами.
Царь, его свита, гости, толпа и даже воины, предавались зрелищам, отдыху и удовольствиям, забывая правду, достоверно и просто развернутую Каллисфеном. А философу выпало вдоволь насладиться свободой и чистотой, которых не было прежде.
Он жил под открытым, свободным и чистым небом, в звериной клетке. Может и не были горькими, как посчитала царица Роксана, последние капли налитого царской рукой вина, но они были последними. Под солнцем, без крыши над головой, только воды Каллисфен получает вдосталь: дождливые тучи щедры, и, исключая крышу, не знают границ или царской воли. А крыши над плешью философа нет…
Гефестион не сдержался первым:
– Когда же, – спросил он Александра, – твоя высочайшая воля разрешит нам помиловать Каллисфена? Разве он не сполна заплатил?
– Не думал об этом. А что говорит он сам, о чем просит?
– Просит только папирус, чтобы описывать славу твоих походов.
– Папирус?! Давайте папирус, пусть пишет.
***
Через полгода, царь вспомнил об этом:
– Много ли написал Каллисфен? Есть что еще сказать?
– Написано много и есть что сказать. Но он обовшивел и умирает…
– Он не говорил о прощении?
– Нет. Сказал, что прощения будет просить у бога, но никогда – у тирана.
– Я не бог, – Александр пожал плечами. – Как могу я простить Каллисфена?!
Поклонись базилевсу!
Неизвестно, в супружеском ложе или иначе, побуждает Роксана к походу в Индию… Может, ее побуждения для царя ничего не значат? Войти в лоно жены, или в Индию – он решит сам?
Но присутствие этой женщины в ложе и судьбе Александра, направляет взор великого завоевателя в сказочно-богатейшую Индию.
