– Ну и замечательно, раз он такой принципиальный. В чем тогда проблема?
– В том, что у президента должна быть дача.
Поняв наконец, что я не слышала начала, Старосельцев разъяснил мне, что администрация президента положила глаз на царский дворец в Стрельне, возмечтав реконструировать его под летнюю резиденцию главы государства. Да и вообще, пригодится. Но денег в бюджете на эту пресловутую культуру нет. Поэтому кинули клич олигархам – подайте на восстановление дворца. Всего-то ничего, полмиллиардика каких-то… Если всем миром скинуться, вообще говорить не о чем. Но, к сожалению, олигархи почему-то еще не выстроились в очередь с мешками денег. И проведенное Антоном журналистское расследование доказывает, что с подачи администрации президента Генеральная прокуратура организовала массированный наезд на сильных мира сего, с целью внушить им, что надо делиться.
– Да ладно, Антон, – отмахнулась я, – почему во всем надо видеть политику? Вы не допускаете, что у наших олигархов и правда есть к чему прицепиться? Помните Ильфа и Петрова? «Все крупные современные состояния нажиты исключительно бесчестным путем».
– Конечно, допускаю, но просто момент очень уж удачно выбран. Фактически начался передел собственности.
– Возможно, – зевнула я, – но ни мне, ни вам от этого ни холодно, ни жарко.
– Ну как же! – заволновался Антон, но я перебила его:
– Вот так же! К тому куску, который делят наверху, нас все равно не подпустят. Мыто с вами так и останемся с голой задницей. Вот и объясните мне, чьи интересы вас так волнуют – притесняемых олигархов или честного, но бедного президента?
– Да просто активная жизненная позиция, – ответил Старосельцев, сосредоточенно следя за дорогой. Видимо, понял, что я его активную жизненную позицию не разделю.
Не умею я мыслить государственными масштабами. Вот конкретный преступник, конкретный ущерб, конкретная обвиниловка – это понятно. А что там в верхах происходит – увольте. Это мужчин хлебом не корми, дай порешать вселенские проблемы. А я женщина; мне бы со своими личными проблемами разобраться…
Мой ребеночек, вися на лагерном заборе, уже высматривал, кто приедет его проведать. Потрепав его по макушке, я с некоторой грустью отметила, как он вытянулся, и призадумалась о том, что через пару-тройку лет он притащит в дом какую-нибудь чувырлу и объявит о своей неземной любви к ней. И мне придется ей улыбаться и всячески угождать. Одна надежда на вкус и мозги мальчика – может, совсем уж в курицу не влюбится?
– Как ты тут, кролик?
– Нормально, – пожал он плечами.
– Не скучно?
– Скучно. Тут две проблемы – туалет и делать нечего.
Он кинул выразительный взгляд на дощатый сортир в глубине лагерной территории и вздохнул.
– А кормят как? – приставала я.
– Вкусно.
– А что ты ешь?
– Ничего.
Старосельцев хрюкнул. В прошлом году он принес моему Хрюндику билет на новогоднюю елку в Дом журналиста. С представления ребенок вышел серьезный, я спросила, понравилось ли ему? Понравилось, кивнул он. Интересно было? Интересно. А чем кончилось? Не знаю, я заснул, был ответ.
– Как тут девочки? – ревниво спросила я, оценивая стайки лолиточек, клубившиеся в отдалении, но прицельно поглядывавшие через плечо на моего Хрюндика.
– Эти? – презрительно кинул он через плечо. – Да никак.
– И никто тебе не нравится?
– Ма, да они все дуры.
– Что, все поголовно? – усомнилась я.
– Ну, не все, – неохотно признал Хрюндик. – Ну а кто не дуры, на тех без слез не взглянешь.
