Княгиня Марзпетуни заметила это. Огорченная невежливым ответом сына, она спросила его:
– Почему тебе неприятен приезд католикоса?
– Если царица прикажет говорить правду…
– Говори. Откровенность – наименьшее из преступлений, – заметила царица.
– Он едет к нам не для того, чтобы навестить царицу и дать ей свое благословение.
– Гор, говори осторожней! – прервала его княгиня Гоар, покраснев от волнения.
– Княгиня Гоар, оставь его, пусть он скажет то, что думает, – строго сказала Саакануйш.
– Правдивость – враг осторожности. Я говорю перед моей царицей и матерью. Я повторяю: католикос едет сюда не ради благословения. Он хочет укрыться в Гарни.
– Укрыться? От кого? – спросила царица.
– Вероятно, он слышал, что на наш край готовится нападение, и хочет найти пристанище в Гарни.
– Если это так, он поступает благоразумно, переезжая в нашу крепость, – заметила княгиня Гоар.
– Нет, мать, он не должен бросать беспомощную братию в Айриванке и думать только о спасении собственной особы.
– Кто тебе сказал об этом? – с беспокойством спросила царица.
– Никто. Это мое предположение.
– Нельзя говорить, основываясь на одних предположениях, – вставила княгиня Гоар.
– Мать-царица, прикажешь продолжать?
– Говори.
– Это не только предположение: его святейшество, испугавшись Нсыра, преемника Юсуфа, оставил свои покои в Двине и укрылся в пещерах Айриванка. Нсыр рано или поздно пойдет на Двин и может захватить дворец католикоса и его поместья.
– Если востикан5 готовится овладеть столицей, которую покинул сам царь, то нечего удивляться, если Нсыру удастся захватить дворец католикоса. Разве может его защитить безоружное духовенство? – взволнованно сказала княгиня, не думая, что этими словами она огорчает царицу.
Саакануйш, уязвленная словами княгини, медленно поднялась с дивана и, не глядя на княгиню, спокойно сказала кормилице:
– Седа, я устала, готова ли опочивальня?
– Да, дорогая царица, – ответила кормилица.
Холодно улыбнувшись княгине Гоар и молодому князю и пожелав им спокойной ночи, царица направилась в опочивальню. Седа и прислужницы последовали за ней.
– Что ты наделала, мать? Учила меня осторожности, а сама вонзила нож в сердце царицы! – воскликнул Гор.
Княгиня Гоар, утратившая на минуту свою обычную сдержанность, теперь опомнилась и застыла, словно пораженная громом.
– Я не хотела ее огорчить… Я не подумала… Эти слова вырвались помимо моей воли, – упавшим голосом сказала глубоко опечаленная княгиня.
Гор сердито ходил по залу. Вдруг он остановился:
– Скажи, все женщины так же забывчивы, как ты?
– Почему ты это спрашиваешь?
– Почему? А помнишь, на прощанье отец сказал, что у царицы тяжелое горе, и просил отвлекать ее от грустных дум. Ты забыла наказ отца и огорчила царицу.
– В этом ты виноват, Гор. Разве можно, основываясь на одном предположении, утверждать в присутствии царицы, что католикос бежит из Айриванка.
– Это не предположение, – прервал Гор, – а горькая истина.
– Ничего не понимаю.
– Я скрыл правду от царицы, не желая ее волновать.
– Какую правду?
– На нас готовится нападение.
– Гор, что ты говоришь? Какое нападение?
– Нсыр уже вышел из Нахиджевана и идет на Двин.
– Боже мой! Что ты сказал! – воскликнула княгиня.
– И как раз в тот момент, когда в столице нет ни царя, ни войска.
– Что же нам делать?
– Ты должна скрыть от царицы это известие. Мы же сделаем все, чтобы отразить нападение врага. Я иду к начальнику крепости.
