Однако я забегаю вперед.
К условленным четырем часам я вышла из галереи на яркое солнце и направилась в сторону «Какао-хауса». Свободных столиков на террасе не осталось, и я нашла место на траве, откуда было удобно выглядывать Энни и Элспет.
Из дверей расположенного неподалеку дворца Кельвингроув нескончаемым потоком выходили посетители – молчаливые и пресыщенные впечатлениями. Они только что во всех подробностях изучили коллекцию подарков ее величества: серебряные ларцы, боевые топоры, усыпанные драгоценностями домашние туфли и тому подобное. На мой взгляд, это собрание роскошных безделушек смотрелось кричащей безвкусицей на фоне окружающей бедности: Глазго кишел нищими, среди которых было немало детей, – но заезжим устроителям выставки не было до них дела. Неужто при виде этой пышной несуразицы меня одну подмывало воскликнуть «Олухи! Дураки! Болваны!»? Разумеется, я подавляла эти порывы и старалась не принимать близко к сердцу оборванных пьянчужек, которые шатались в людных местах, потрясая грязными кулаками и бормоча проклятия. Порой мне кажется, что я сама – усилием воли или посредством воображения – в лице этих оборванцев выпустила наружу собственных демонов и вложила в их уста свой протест против равнодушной толпы.
Мои грезы прервало пыхтение выставочного паровозика. Витая в облаках, я совершенно потеряла счет времени и с удивлением обнаружила, что на часах уже половина пятого. Конечно, тогда мне было невдомек, что Гиллеспи всегда и везде опаздывают. Я бросилась в «Какао-хаус» и заглянула в каждый зал, однако моих новых друзей нигде не было. Расстроенная, я решила вернуться домой вдоль озера.
Обойдя Дворец, я направилась к большой развилке на южном берегу озера и вдруг услышала странный визг, как будто собаке прищемили лапу. Я обернулась на шум и едва не налетела на Элспет Гиллеспи: это ее голос я приняла за собачий визг.
– Эй! Мисс Бекстер! Эй! Эй! Герриет!
Вскоре нас нагнала Мейбл, рука об руку с господином в канотье (он как раз склонил голову, раскуривая трубку); за ними шли Энни с детьми и какой-то молодой человек, который смотрел в сторону реки. Наконец господин в шляпе поднял голову и пустил изо рта клуб дыма. Он был среднего роста, широкоплечий, с правильными чертами лица и немного грустными глазами. Я сразу узнала художника, с которым столкнулась в Лондоне много месяцев назад.
Да, это был сам Нед Гиллеспи. Конечно, сейчас я трепещу, описывая этот миг, но тогда едва ли придала встрече большое значение и к тому же была вынуждена отвлечься на мать художника, стиснувшую меня в объятиях.
– Мисс Бекстер! Как я рада вас видеть! Мы немного опоздали – никак не могли собраться. Позвольте представить вам… – Она обернулась через левое плечо; Мейбл и Нед только что поравнялись с нами, а Энни чуть отстала, отчитывая Сибил за какой-то проступок, и взгляд Элспет упал на молодого человека. – …моего сына, Кеннета. Кенни, дорогой, это мисс Герриет Бекстер – та самая леди, что спасла мне жизнь.
Юноша сдержанно поздоровался. На вид он был не старше двадцати четырех и довольно хорош собою, несмотря на слегка приплюснутый нос и рыжеватые, если говорить тактично, волосы. Кеннет носил клетчатые брюки и визитку, из-под которой выглядывала цепочка часов в жилетном кармане, и, несмотря на лихо заломленный котелок, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Я решила (как впоследствии выяснилось, ошибочно), что юноша стеснялся гулять по городу с мамой. Мы обменялись любезностями, затем он обернулся к Элспет.
