Умник-сан, естественно, делает попытку выбраться из такого своего положения подчинения Бодсюзу-сан. Но у него ничего из этого не получается. И не получится, как ему даёт понять Бодсюзу-сан, с насмешкой на него посмотревшей. После чего она переводит взгляд на нарцисса, и своим кивком как бы даёт ему отмашку для своих действий в сторону Умника.
Умник, естественно, хотел бы посмотреть, что этот самовлюблённый сопляк ему может противопоставить. Правда, совсем не так, как это в тот же момент произошло с ним, выгнув во всём теле вслед за ложкой в руках нарцисса в удивительный трапециевидный изгиб. В этой невозможно неудобной и странной позиции, без своего, по всем статьям должного падения, Умник фиксируется и как им понимается, не для того, чтобы он собой в очередной раз восхитился (вот как я могу), а для того, чтобы он осознал свою никчёмность и песчиннятость перед вселенским разумом и его идейными продолжателями, в данном случае нарциссами, кто возвёл себя в такой ранг понимания.
И как сейчас из своего выгнутого положения Умник видит, то его физическое положение в пространстве полностью тождественно тому, во что вошла в своём изгибе ложка в руках нарцисса. Но не это сейчас главное, что замечает Умник. А он начинает прямо всем своим телом чувствовать, что его тело начинает обратный отсчёт в деле своего изгиба, который идёт в полном соответствии с выворачиванием ложки в руках нарцисса. И куда, и в какую сторону начинает нагибаться черпак ложки, то туда и он послушно начинает изворачиваться, как бы он не пытался противостоять этому своему верчению.
На что с огромным удовольствием и насмешкой смотрит Бодсюзу-сан, и как без того, чтобы не использовать это своё выигрышное положение. – Ну и что теперь ты скажешь, сукин-сан. – С вот такой поддёвкой и насмешкой обращается Бодсюзу-сан к Умнику.
А у Умника, и так голова идёт кругом от такого своего верчения по кругу вслед за ложкой нарцисса, так что от него разумного ответа вряд ли стоит ожидать. Да и не такой он сейчас дурак, чтобы усугублять своё, итак не самое простое положение каким-нибудь пустым себя храбрением, или невоздержанным словом. На которое тут же последует ответная реакция со стороны нарцисса, кто обязательно загнёт его в такую конструкционную модель, что ему потом будет даже перед собой стыдно, когда он будет припоминать и не понимать, что это тогда такое было и разве так можно.
При этом и молчать Умник считает не самым разумным поведением. Эта Бодсюзу-сан обязательно прикопается к этому его молчанию, заявив, что она прекрасно осведомлена о том, что люди думают в таких неприличных для себя положениях, и ему, Умнику, прежде всего должно быть стыдно за такие пошлые подробности, которые он себе позволяет отпускать в её адрес. Ну а чтобы он больше так неоправданно негативно не думал в её сторону, то тебе, гад, придётся ещё не так изогнуться и повертеться.
– Всё осознал, не буду врать, не скажу. – Говорит Умник. – Но как мне думается, то для продолжения нашего разговора в конструктивном ключе, было бы логичней и лучше, если бы вы вернули всё на место.
– Вот как. – С долей удивления говорит Бодсюзу-сан, посмотрев внимательно на Умника. – А ты этого точно хочешь? – спрашивает она.
А Умник, видимо по той лишь причине, что он в голове закружился, без всякой осторожности воспринял этот её вопрос, и со всей свойственной себе и в самое обычное время беспечностью и простотой, даёт ответ согласия.
