Вадим молча доел скромную котлету из хлеба и куриного фарша и поднялся из-за стола.
– Уже уходите? Так быстро? – спрашивает Лена, но в голосе её звучит скрываемое облегчение. В его присутствии им тягостно, неловко. Да и ему самому неловко.
– Да, дела. Извините. Передайте Полине спасибо за угощение. Неудобно получилось, что я без подарка.
– Ой, да это ничего! – поторопилась успокоить баба Тоня, – Вы пришли, а это уже для нас радость.
Вадим надел пальто и перед тем, как выйти, обернулся.
– Дорогу почистят уже завтра. Я распоряжусь. Техника есть.
– Ой, спасибо! А то мы и в поссовет звонили и в ЖКХ. Везде говорят, что техника сломана…
– В леспромхозе техника есть. Всё сделаем. До свидания, – Вадим вышел во двор и сделал глубокий вдох полной грудью. Морозный воздух обжёг и взбодрил. Никогда раньше не приходилось пробовать дешёвой водки, впрочем, как и котлет с хлебом. Молодой мужчина быстро пошёл по дорожке к своей «тойоте лэнд крузер». Но в машину не сел, встал у забора, достал из кармана пальто ключи, бросил взгляд на проселочную дорогу. Всего две продавленных машинами колеи, и всё засыпано мокрым рыхлым снегом. Разглядывая в темноте, лишь при тусклом свете редких фонарей, заснеженную дорогу, Вадим с горечью подумал: « День рождение без подарков, вкусных сладостей, хорошего вина, весёлых танцев, красивого платья… А ещё с утра я так по-хамски обошёлся с ней… И ведь эта баба Тоня искренне подумала, что я пришёл сюда поздравить Полину… Ей и в голову не пришло, что я шёл сюда, чтобы устроить Полине разнос по-полной…»
На душе было как-то скверно, непривычно тоскливо, так, как будто он совершил что-то подлое тем, кто ему искренне доверял.
«Рождество – не время года.
Это чувство»
Эдна Фербер
На следующее утро Вадим задержался, пришёл на полчаса позже после того, как заехал в гараж и дал распоряжение завгару организовать расчистку деревенской дороги от снега. Когда он зашёл в офис, Полина уже сидела за своим рабочим местом и что-то писала на белом листе ручкой. Она вздрогнула, когда открылась дверь приёмной и бросила на своего начальника напряжённый взгляд, в котором плескалась паника.
– Доброе утро, Полина, – произнёс он, – Приготовьте две чашки чая. Одну с молоком, без сахара, а вторую – как любите вы. И зайдите в мой кабинет. У нас сегодня много работы.
Полина зашла в его кабинет почти сразу, едва он снял пальто, даже не успел сесть за стол и включить ноутбук. Она молча (так и не ответив на его приветствие в приёмной, как он запоздало заметил) приблизилась к его широкому столу и так же без единого слова положила на гладкую столешницу исписанный лист бумаги.
Вадим приблизился к столу, сел за своё место, поднял взгляд и не торопясь внимательно оглядел молодую женщину, стоящую напротив него. Замшевые сапожки, уже местами проношенные, строгая узкая чёрная юбка, тонкий вязаный свитерок, волосы собраны в пучок, на бледном лице почти нет косметики, короткие розовые ноготки, тонкие пальцы без колец, из украшений – только маленькие серебряные серьги. Вадим вспомнил ухоженные холеные руки секретарш в офисе своего отца, которые подавали документы на подпись. Длинные наклеенные гелевые ногти, раскрашенные в самые невероятные цвета, пальцы унизаны кольцами, губы, пухлые от ботокса, дорогие тяжелые серьги в ушах, модные стрижки, обтягивающие платья с декольте (отец не вводил строгий дресс-код, позволяя сотрудницам показывать декольте и длинные ноги в глубоких вырезах юбок). Вадим медленно перевел взгляд на бумагу, лежащую перед ним. «Прошу уволить меня по собственному желанию…», – Вадим скользит взглядом по аккуратному почерку и вспыхивает, – «Что за хрень?!» Берет лист и демонстративно медленно разрывает его сверху вниз, а потом складывает вместе порванные половинки бумаги и разрывает ещё напополам, не прерывая зрительного контакта с голубыми глазами, не отрывая взгляда от бледного напряженного лица, затем выбрасывает разорванную бумагу в ведро для мусора и говорит:
