Добрыня проследил, как стрела догнала следующего, теперь задним оказался он, клюнула в брюхо. Брызнули перья, гусь заорал истошно, задергался, начал лупить крыльями, но его понесло по кругу вниз.
Сколько же у него было стрел, подумал Добрыня. Если в прошлый раз сбил двух гусей, то вряд ли стрел потратил больше.
– Много народу за тобой гналось? – поинтересовался он.
Батордз сразу насторожился:
– Откуда знаешь?
Первый гусь шлепнулся оземь как полено, подпрыгнул и распластался. Второй бился в воздухе, растопыривал крылья, его относило ветром, как большой кусок холста.
– Да так… – ответил Добрыня злорадно. – Больно заморенный был. А стрелять умеешь на скаку, оборотясь назад?
– Ну, умею, – прорычал Батордз с угрозой. – И что?
– Две стрелы оставил, – похвалил Добрыня. – Молодец!
– Откуда знаешь? – повторил Батордз.
Не отвечая, Добрыня с трудом поднялся, подобрал гуся, тяжелого, как корова, поколебался, но взгляд уже вычленил место, где рухнул второй, в том месте как раз затрепетала трава, мелькнуло рыжее. Добрыня заорал, пугая лису, прибавил шаг.
Вскоре костер уже полыхал вовсю, а они молча торопливо разделывали добычу. Добрыня зашвырнул внутренности за кусты, пусть бедный лисенок хоть что-то получит за отвагу и терпение.
Батордз ел быстро, но не забывал про вежество, шумно подхватывал длинным языком струи оранжево-прозрачного сока, что вытекал из молодого мяса и забивал ноздри одуряющим запахом, с треском разгрызал косточки и поглядывал по сторонам, из чего Добрыня понял, что Батордз жил в западных странах. Только там люди и собаки спят в одних помещениях, чистоты не знают и чуть ли не с одного стола едят…
Насытившись, Батордз икнул, вежливо прикрыл пасть широкой ладонью. Добрыня с треском размалывал крепкими зубами кости, наслаждался сладким соком. Батордз огляделся по сторонам:
– Красивое место… А лес просто волшебный. Тут на каждой ветке что-то сидит… Как зовется?
– Сетунь, – буркнул Добрыня. – А что?
– Да так… Запомню место. Самая необычная моя схватка.
Поляна вся была изрыта и перепахана тяжелыми сапогами. Целые пласты земли вздыбились, как гребни Змеев, а в тех местах, где тяжелые богатыри падали, там земля была утоптана до плотности камня, словно по ней били падающими с неба скалами, затем тут же ее взрывали железными локтями, коленями, а то и мечами, когда промахивались.
Зато дальше лес огромный, величавый, с толстыми стволами в коричневых наплывах, с узловатыми ветвями, высокими сочными кронами. На толстых, как столетние дубы, березах чернеют наплывы лечебной чаги, в ветвях возятся лесные зверьки…
– Сетунь, – повторил Добрыня значительно. – Да зовется отныне это место Сетуньским станом! Да проводятся тут схватки молодых витязей, да бьются доблестно и честно!
– Да, – согласился Батордз. – Это надо делать в красивом месте.
Добрыня ухмыльнулся:
– И чтобы был пример.
Батордз критически оглядел его обезображенное лицо, заплывший глаз, рассеченную скулу, кровоподтеки. Киевский герой едва двигал челюстью, каждый кусок проглатывал с таким трудом, словно тащил на гору телегу.
– На себя посмотри, – посоветовал Добрыня злорадно.
