Главный инстинкт (сборник) - страница 11

– А почему вы не пользуетесь ментальным интерфейсом? Первый раз вживую вижу чудака, который работает на айпланте пальцами, – сказала Арцимович.

– У вас какой-то странный порядок интервьюирования…

– Это часть диагностики. Вам, кстати, от такого количества чая дурно не делается?

Лоусон как раз наливал себе очередную пиалу.

– Ничего не могу поделать, – признался он, – Обычно после третьей кружки выхожу на режим и дальше остановиться уже не могу. А мануальный интерфейс, – Лоусон произвел пальцами серию пассов, – на самом деле быстрее ментального. Просто дело привычки. К тому же, – он скосился поверх пиалы на доктора, – весьма помогает держать руки в тонусе! А теперь спросите меня, для чего мне держать в тонусе руки.

– Неужели вышиваете?

– Вышивает у меня жена, а я играю на гитаре. Вы хеви-метал случайно не любите? Некогда весьма популярное направление. С вашей тягой к архаичным бумажным книгам, быть может, слышали?

– А можете что-нибудь показать? – сказала Арцимович, смиряясь.

Если бы у Лоусона были крылья – пусть даже и не поросшие щетиной, – он бы продемонстрировал их с не меньшей величественностью, нежели хомяк. Он, впрочем, был хорош и без крыльев. Многозначительная улыбка, яростный взгляд, предваряющий выступление, – весь необходимый для шоу реквизит наличествовал… Арцимович поняла, что сейчас будет разыграна приберегавшаяся про запас, самая сильная карта.

– Ну вы понимаете, что без гитары за ближайшим деревом я вам мало что могу показать…

– Кокетничаете?

Лоусон поставил на столик пиалу и сложил руки так, будто в них был настоящий инструмент.

– Да, и аудиосистема у вас в планшете, конечно… – пробормотал он. – Нет, не доставайте наушников, вполне слышно будет. Ладно… Бир, еки! Бир, еки, уш, тёрт!

Планшет взревел. Арцимович не была поклонницей музыки столь громкой и столь быстрой. Впрочем, это длилось не слишком долго, а некоторые моменты даже показались ей вполне изящными. В целом, она ожидала чего-то более неприятного. На последних аккордах лицо Лоусона исказилось, его взметнуло из кресла вслед за звуком – прочь от земли, ввысь, вдаль… А потом доктору вновь стало тихо и уютно.

– Вот как-то так, – скромно сказал инженер.

Арцимович похлопала.

– Теперь я знаю, как можно по-казахски сосчитать до четырех… – сказала она. – Выступаете?

«Вот, значит, что у нас вместо мотоциклов и исторических клубов. Но сути это не меняет».

– У нас команда. Бывает и выступаем – для друзей, коллег, в небольших клубах.

– А вы никогда не думали заняться музыкой профессионально? Вдруг бы вам понравилось больше, чем программировать?

– Нет уж, мне этого никогда не хотелось. Переставая быть дилетантом, теряешь и свободу, и легкость. Все равно как если бы за занятия любовью вдруг стали начислять баллы или платить деньги. Любовью-то надо заниматься искренне. Следуя инстинктам.

– А вот старпом сказал бы, что и при занятиях любовью важно соблюдать дисциплину.

– Поэтому он и не играет на гитаре… За дилетантов!

– За музыку! – доктор тоже подняла свою чашку.

«Имея в запасе столь тонкий вид деятельности, и в самом деле можно забыть и о каппа-излучателе, который ты сооружаешь днем, и об окружающих тебя черных мундирах. Но это не для вас, доктор. Для вас работа – главный способ изменения мира. Восемь часов в день делать излучатель, а потом идти домой и сочинять музыку… Или вышивать бисером. Или готовиться к летнему походу в горы. Но, с другой стороны, как еще можно не стать притертой деталью механизма? Если, например, никакой другой деятельности, кроме создания излучателя в твоей жизни не ожидается? А оставаться живым очень хочется. И еще хочется любить супруга и воспитывать детей. Детей… И все равно. Мы ведь не только оставляем этому миру тех детей, которых смогли воспитать, но и детям оставляем тот мир, который смогли создать, а создаем и меняем мы его главным образом на работе. Впрочем, иные не меняют мира и не оставляют детей, не правда ли, доктор?»