Главный приз – планета Земля - страница 7

Итак, Боб Харрис лежал с закрытыми глазами и медленно погружался в сон. Это был высокий, красивый брюнет с коротко подстриженной бородкой. На вид ему было лет тридцать пять – тридцать шесть. Услышав шум открываемой двери, он удивлённо открыл свои карие глаза. «Прогулки сегодня нет, – подумал он – обед прошёл, до ужина ещё далеко. Не иначе как решили покормить полдником». На пороге камеры появился сержант Стоун, грузный, рыжеволосый ирландец с грубыми, будто вытесанными топором, крупными чертами лица.

– Выходи! – произнёс он равнодушным голосом.

Брюнет не пошевельнулся.

– Стоун, а где же свежие круассаны и горячий шоколад? – поинтересовался он, не поворачивая головы.

Сержант стоял в дверях, не проронив ни звука, затем поморщился и нехотя произнёс:

– Кончились круассаны вместе с пирожными Безе.

Стоун произносил слова неторопливо и как бы «сквозь зубы». Он давно уже привык к шуткам заключённого Боба Харриса, чего нельзя было сказать о его сменщике Гонсалесе. Тот все принимал за чистую монету. И, поняв, что его в очередной раз разыграли, страшно обижался. Он всегда старался побыстрей пропихнуть тарелки с едой в окошечко двери и тут же ретироваться, чтобы не попасться на очередной розыгрыш.

Наконец Боб сел на кровати, повертел затёкшей шеей и проворчал: «Кому я там ещё понадобился?»

Охранник не удостоил его ответом. Поняв, что от Стоуна ничего не добьёшься, Боб натянул через голову оранжевую рубашку, сунул ноги в башмаки, магнитные застёжки которых тут же защёлкнулись на ноге, и направился к двери. Сержант надел на него электронные «браслеты», поставил его лицом к стене, затем запер за ним дверь и повёл по длинному, слабо освещённому коридору. Шаги отдавались в их ушах гулким и протяжным эхом и затем монотонно пульсировали в голове.

«И это называется исправительным учреждением, – подумал Боб, – цвет этих стен не вызывает никаких чувств, кроме тоски и депрессии. Нет чтобы раскрасить в яркие, радужные тона. Глядишь, и взыграли бы в душе какие-нибудь светлые, радостные чувства! А может быть, это сделано специально, – размышлял Боб, – чтобы хотелось поскорее покинуть эти стены? Вести себя примерно, участвовать в самодеятельности, в хоре, например, и досрочно покинуть этот, ставший уже родным дом. Это было бы замечательно! Но, к сожалению, в моём случае это невозможно».

Возле очередной двери Стоун замирал на несколько секунд, пытаясь вспомнить код очередного замка. Иногда он ошибался и, чертыхаясь, начинал набирать цифры снова.

– Стоун, – как-то сказал Боб, – раз уж нам предстоит провести с тобой в этой тюрьме ещё много-много лет, может быть, ты мне скажешь коды замков. Как-никак у меня память девять баллов из десяти по шкале Барриса, не бойся, я никому не скажу, – произнёс Боб и заговорщицки подмигнул сержанту.

– Вам, болезным, только скажи, сразу пятки засверкают, – пошутил в ответ Стоун.

Боб часто проходил по этому коридору, на прогулку, в медицинский пункт или в дезинфекцию на «омовения», и поэтому знал здесь каждый светильник, каждую выбоину на стенах и полах. Как-никак, а целых три года его жизни прошли за этими стенами. Но на этот раз что-то насторожило Боба, и он не сразу понял, что. Казалось бы, всё было как прежде. Тот же уныло-сиреневый цвет стен, те же решётки, те же замки. То же сопение сержанта за спиной. Но всё же что-то изменилось. Наконец Боб понял, что произошло. Вокруг стояла необычная тишина. Тюрьма, ранее наполненная самыми различными звуками, теперь безмолвствовала. Проходя мимо камер, Боб заглянул в некоторые из них. Они были совершенно пусты. Все заключённые исчезли, словно испарились в одночасье. Боб недоумевал! Когда они остановились перед очередной дверью, он не удержался и спросил, хотя и знал, что, по тюремным правилам, этого делать не положено.