«Неужели человечество придумало войну и угодило в ловушку собственного изобретения? – размышлял Орн. – Кто мы в КИ такие, чтобы выставлять себя ангелами, которым позволено вмешиваться в дела всех разумных существ, вступающих с нами в контакт? Может ли быть, что вселенная оказывает на нас влияние, которое мы пока не способны до конца понять?»
Он чувствовал, как вращаются шестеренки в мозгу/рассудке/сознании, визуализируя всю эту деятельность как причудливый инструмент символизации влечений и энергетических желаний всего живого. Где-то глубоко внутри поднялся древний инстинкт, отпечаток архаических тенденций, оставшихся неизменными несмотря на все этапы эволюции, которые он миновал.
Орна внезапно захватило ощущение присутствия всеобъемлющей мысли/идеи: самое тщетное усилие сознания – это попытка изменить прошлое, выполоть расхождения, как сорняки, настоять на общем счастье любой ценой. Воздерживаться от причинения вреда другим – это одно; конструировать счастье для окружающих и вынуждать их принять его – значит нарываться на реакцию равного противодействия.
Орн провалился в сон, но эта запутанная мысль продолжала трепетать и кружиться на периферии его сознания.
Человек действует под влиянием многокомпонентных потребностей в ощущении превосходства, самоутверждаясь через ритуал, настаивая на рациональной необходимости учиться, стремясь к достижению поставленных самим собой целей, манипулируя условиями окружающей среды и при этом игнорируя свои собственные способности к адаптации, вследствие чего всегда остается не до конца удовлетворенным.
– «Лекции Халмираха» из файлов Амеля, опубликованных для внутреннего пользования
Орн медленно, но верно шел на поправку. Не прошло и месяца, как врачи решились провести пересадку внутренностей, что увеличило скорость восстановления. Еще через два месяца ему провели курс атлотль/гибирил-терапии, стимулировавший передачу энергии, которая позволила заново вырастить потерянные пальцы, глаз, кожу на голове, стереть иные следы внутренних и внешних повреждений.
На протяжении всего этого времени в душе Орна шла борьба. Он чувствовал, что когда-то усвоенные паттерны мышления душат его, словно он претерпел фундаментальную перемену, отделившую его от прошлого тела. Все предпосылки, на которых строилось его прежнее существование, поблекли, словно тени, бесстрастные и чуждые растущей в нем новой плоти. Он чувствовал, что собственная смерть удивила его, и смирился с полным отрицанием прошлой жизни, рассыпавшейся пеплом. А теперь он заново выстраивал себя, добровольно приняв определение существования, состоящее только из одного компонента.
«Я – цельное существо, – думал он. – Я существую. Этого довольно. Я порождаю сам себя».
Эта мысль проскользнула в него, словно искра пламени, подгоняя вперед, выгоняя на свет из пещеры предков. Колесо его жизни поворачивалось, и он знал, что оно пройдет полный круг. Казалось, будто он спустился в нутро вселенной, чтобы посмотреть, как там все сделано.
«Больше никаких старых табу, – думал он. – Я уже побывал и живым, и мертвым».
* * *
Через четырнадцать месяцев, одиннадцать дней, пять часов и две минуты после того, как его подобрали на Шелебе «считай, мертвым», Орн вышел из госпиталя на собственных двух ногах в компании на удивление молчаливого Умбо Стетсона.
Скрытый под темно-синим плащом КИ форменный комбинезон Орна обвис на его когда-то мускулистом теле, словно сдутый воздушный шар. И все же привычный лукавый огонь снова горел в глазах агента – даже в новом, который был ровесником его духовного просветления. Если не считать потери в весе, он походил на прежнего Льюиса Орна достаточно, чтобы любой старый знакомый узнал его после секунды колебания. Только внутренние перемены не раскрывались перед досужим наблюдателем.
