Читать онлайн Бразервилль - Глаза слижут лоси (сборник)

Часть 1

Глаза слижут лоси

В магазине людей сумасшедшие скидки

В магазине людей сумасшедшие скидки,

И скрипят в толчее любопытных гробов

Голоса: а есть дедушка более гибкий?

А есть целые папы без чёрных зубов?

Голова – это что? Господа, это пробник?

А кому, извините, волосьев клубы?

– Мама, мама! – зовёт с треском стиснутый гробик, —

Посмотри, синий мальчик! Мамуля, купи!

– Он давно неживой. – Отмахнулась мамаша.

Непотреб! – громыхнул представительный гроб.

И робел продавец цвета гречневой каши,

И желал поскорей обновить гардероб.

Трупы фруктов

Малыш, выбрось эту усопшую грушу,

А лучше – её схорони.

Не ешь трупы фруктов – на складе их сушат,

И их точит гниль изнутри.

И маме скажи не бежать мармозеткой

За манго в сырой магазин.

Запомни, и фрукты кусай – только с ветки,

Не жди убивающих зим.

Запомни, мой мальчик, и носом не хлюпай,

Отвиливать поздно уже.

Под глянцевой кожей – невкусные трупы

Тоскуют по ветке-душе.

Выкидыш

Под всхлипы собак и асфальтовых дыр,

Рождаешься из дому в выпуклый мир.

Кочуешь с детьми парафинными;

Они точно так же никак не поймут:

Чего им здесь надо, зачем они тут

Цепляют иных пуповинами.

И каждый вздыхает о ласке нутра,

Которое влажно извергло с утра —

Никак не рожденье, а выкидыш —

Боится на лица таких же смотреть,

А смотрит – боится, что им – не созреть,

Их тесной любовью лишь выходишь.

И мечешься, как в темноте херувим,

Запутавшись в шлангах чужих пуповин,

И страх на безумие множится,

Когда посреди обесточенных свит

В руках слишком взрослых ледово блестит

Предмет, походящий на ножницы.

Худеешь

Худеешь. Хиреешь. Всё шире и шире штаны,

На остром лице кто – то вырыл траншеи,

Раскопанный нос и штакетины – зубы страшны,

Но жирные мысли – гораздо страшнее.

Прохожие думают: болен, сосёт ворожба,

Гурман, ничего не жуёт кроме устриц.

Худеешь и сохнешь. Лишаешь воды, как раба —

Сердечней, чем телом болтать в виде люстры.

Тебя убывает отсюда по грамму в иной

Клубок в уголке параллельной вселенной,

Где чище и лучше, где ставни не слепят окно,

Где чувства – взаимны и не заусенны.

Худеешь. Тускнеешь. Без лампы почти не видать,

Зато с каждым часом тебя где – то больше —

И он там блестит, у него появляется стать.

Ты в это поверил. Ты веришь. О, Боже…

Варя не хочет иметь детей

Варя боится представить плод,

Варя не хочет детей рожать,

Ей ненавистен мужчина тот,

Кто ей внушает диагноз «мать».

Нет, ей не жаль для ребёнка тить,

Да и приятен бывает секс,

Просто так подло: детей плодить

И, не спросив, их бросать в процесс;

Видеть как, в корчах рождённый Бог,

Вырастет и, разливая йод,

Сгинет в войне за страстей клубок,

Или себя по частям убьёт,

Видеть в глазах: состраданья прах,

Верность – когда на обузе шаль.

Лучше остаться в пустых стенах —

Будет не так тяжело дышать.

Парни не знают девиц честней —

Варя не та, кто мусолит бредь.

Варя не хочет рожать детей.

Варя не хочет иметь детей.

Варя не может иметь…

Банки

Вода из – под крана ползёт и ползёт,

Набрал её, грустную, целую банку.

Затем, озираясь, как юный сексот,

Ножом в неё тыкал, как тычут в поганку.

Презрительно плюнул, сморкнулся, ругнул,

Пощёчину даже отвесил со свистом.

И вот, ощущаю: из банки манул

Взирает уже на весь мир ненавистно.

Разлей этот яд по шпионам врага,

И смело иди ставить свечи в церквушку.

Ужасно. И тянется робко рука

Ещё набирать. Чтобы гладить за ушком.

Почти был

Немного грустный, озадаченный и прерванный,

Оставив сети обещаний и засад,

Уходишь в поле разговаривать с деревьями,

Его покинувшими молодость назад.

Палата больше не нужна с прохладой дынною,

И больше хочется теперь, чем пить бульон —

Идти хрипящей коматозною пустынею,

Но слышать реку, что смеялась до неё.

А знаешь, в море можно выйти как на исповедь,

Послушать души затонувших прежде гор,

Должно быть, шёпот мёртвых глыб куда неистовей,

Честней всего, что ты мог слышать до сих пор.

Болтушки – звёзды сквозь тебя взглянут базедово

И освежат картинки в памяти скупой,

Как в неком городе с людьми почти беседовал,

Как в неком теле был почти самим собой.

Противостояние серого и зелёного

Асфальт и бетон,

такие же лица

подземных шкафов производят примерку,

а вечером чад окунают в побелку,

и сами залазят в надежде отмыться.

В зелёном лесу

зелёные люди

украденных чад покрывают зелёнкой;

теперь у детей голос птичий и звонкий,

теперь их глаза не похожи на студень.

В голодных домах

проглоченным клоном

блуждаешь, молчишь о посмертной награде.

А может, ты тоже был в детстве украден?

Ты просто забыл. Ты всегда был зелёным.

Заговор вещей

Едва отлип от одеяла – носки всосали стопы,

пижама, выплюнув комок, озябла,

легла на стул цветными снами

почти живыми, чтобы

восстать и стать бронёю к ночи – граблям.

Тебя подхватят брюки, майка, рубашка, туфли, плащик.

Они скучали. Голодали. И даже,

бедняжки, тихо прослезились. Мы – очевидно слаще,

чем шкаф.

Они – мертвы без экипажа.

Им нужен ты, и я им нужен, слепой глухой любитель,

зависимый, ревнивый и недужный,

но не настолько, чтобы всохнуть

в последнюю обитель.

Не мы – они нас потребляют дружно.

И вот в дверях стоишь, проглочен древнейшим тихим кланом,

а мозг привык любить оковы,

но тело знает правду. Может,

проснувшимся вулканом

сожжём зверинец этот бестолковый?

Новый друг обнимает Люду…

Приготовила Люда блюдо

В тихом доме, пропахшем блудом,

В доме были Христос и Будда,

Опускали лицо на грудь.

Но сейчас – ни калеки рядом;

Смыло в реку, побило градом

Всех женатых и лживых гадов.

Накопилась обиды ртуть.

Этот праздник зачем – то горький

Легче было б отметить в морге.

И огонь из ноздрей конфорки

Полыхает, такой смешной.

Люда красит в черешню губы,

Надевает наряд для клуба

И с улыбкой невинно – глупой

Выпускает из плитки зной.

Он подсел к ней, родной, без кожи,

Без колючек, без глаз, без ножек,

Две руки, голова и ёжик

И подвижная часть лица.

Люда ставит ему посуду,

Вспоминает утраты, ссуды,

Моросит о разбитых судьбах,

О сгоревших в плену сердцах,

Покрываясь тоскою лютой.

Новый друг понимает Люду.

Новый друг обнимает Люду,

Как полуденный жар – Мадрид,

Так сжимают дельфина сети,

Так щенка прижимают дети.

И звонят ноль – один соседи,

И ноль – три.

Попутчики

В машине сидят, но никто никуда не едет,

За окнами – тьма, на водительском месте – очаг.

Все жадно молчат, подозрительно смотрят дети

На твёрдые лица родителей, мысль волоча.

Никто не моргает, вздыхают уставшим пони,

Вот – вот напряженье мутирует в звонкий напалм,

И каждый попутчик мучительно хочет вспомнить:

Когда и зачем он сюда к этим людям попал,

Кого за пределами душной кишки салона

Оставил, быть может, любимого? Кто же там есть?

Голодная мгла, порождённая клятым лоном,

А может, целебная и седативная взвесь?

Мужчина с отдавленной шеей рванулся к дверце,

Так критик уходит с сеанса дурного кино.

На миг его тело – слетевшее полотенце —

Сверкнуло во мраке.

И стало как прежде темно.

Последний взрыв смеха сверхновой

В маршрутном автобусе тихо,

Народ бутербродом запихан,

Кто – дышит, кто – ест чебурек.

Так тихо бывает у психа.

Как вдруг молодой человек

Похожий на нервного хикки,

В планшет погружённый, хихикнул

И, сам испугавшись, икнул.

Махры отрывая кутикул,

Сосед, пригвождённый к окну

Немытому, тоже хихикнул

До этого злясь, как манул.

Подруга его поддержала

С причёской цветов баклажана,

Запрыскала в людо – массив,

Ватага студентов заржала,

Собою салон заразив;

Смеялись и дяди, и тёти

Забыв о семье, о работе,

О горьких посланиях SOS,

Дедули смеялись как льготе,

Бабули смеялись до слёз.

Дополнив ансамбль неплохо,

Ворвался водительский хохот,

И бился кавказец об руль,

Как в бубен отца скомороха,

И, кажется, прыскал июль.

Но в этой заливистой сальсе

Один гражданин не смеялся —

С поблёкшей рогаткою скул

Неузнанный комик, что ясень

Сидел – неподвижен, сутул.

Казалось: он просто уснул,

Теряя с улыбкою в массе.

Сомнамбулизм наоборот

Рассветом пытливым окно закошмарено,

Пугливый будильник смешком обозначил границы.

Сомнамбула вышел в костюме отпаренном

Навстречу лучам и таким же отпаренным лицам.

Он в страждущий офис приехал, как водится,

Всем доброго дня пожелал, выпил кофе, съел пончик.

А на пустырях вдоль хребта переносицы —

Муть странная – свежий несвежий взгляд сельди из бочек.

Сомнамбула день четвертует, работая,

Вполне адекватно шутя, и с начальством не споря.

И даже коллега не в меру упёртая

Его не раскусит, что он отдыхает на море

С веснушчатой девушкой, иль одуванчикам

На густо – махровом лугу сносит пенные нимбы,

А может, он с нею лежит на диванчике,

Она его гладит, и думает: «Не разбудить бы…»

Глаза слижут лоси

Скоро глаза слижут лоси,

Скоро скукожит в зерно,

Кто – то на складе земном

Хмуро приходует осень.

Список прихода неистов,

Всё, что пришло с накладной:

Дождь – сотня штук – проливной,

Тысячи тонн мёртвых листьев,

Ночи с надрывом пружины —

Двести четырнадцать штук,

Где же полёты на юг?

В этом году не вложили.

Тысяча мрачных прохожих,

Триста дежурных простуд,

Спишем их, господи боже,

Спишем, и всё будет good.

Дети под балконами

Под балконами дети

Ранним утром пугливо снуют,

Ищут сны и конфеты,

И свалившихся к ним чудо – юд.

Рвётся шёпот натужный —

Обнаружен средь щепок и блях

Белый шарик воздушный,

Мёртвый, сдутый, потёртый в боях.

Дети шарик не тронут

И убийц не возьмут под арест,

Но его похоронят,

И поставят из спичек

крест.

Светофоры пожухли

Мне приснилось: светофоры пожухли,

Повороты расхлябили шеи,

Бессердечные фонарные джунгли

Беломорят и даже траншеят.

Словно фура пронеслась по колосьям,

Перезрелые колосья на кой нам?

Мёртвых кукол намотали колёса,

Неживых, бездыханных, покойных,

Неудачливых на уровне генов,

Безучастных, несмышлёных, как силос.

Упокой их, Господь, манекенов.

Мне приснилось, мне просто приснилось.

Новых детей завезли в детский сад

Новых детей завезли в детский сад,

Их выгружают лопатой и вилами,

А, через годы, детишек бахилами

Сбросит у школы какой – нибудь гад.

Я наблюдаю, пускаю слезу,

Вон, и мой тоже свалился из кузова.

Кто – то его, с головою арбузовой,

Смёл к остальным, ковыряясь в носу.

Я не позволю из детских дружин

Вылепить нечто кирпичнее пряника,

И в тихий час я, прозревший и пьяненький,

Выкраду всех. Мы в закат убежим.

Придумал себя

В день, исполненный грусти и мистики,

Я придумал себе себя.

Я, придуманный мною – не чистенький,

Я живёт, всех подряд гнобя.

Я боюсь выходить с ним на улицу,

Всякий раз затевает гнусь.

И в квартире, где страшно зажмуриться,

Одного оставлять боюсь.

Отвернулись друзья и родители,

В первый день отпустил жену,

Мы её напоследок обидели,

Но никто не признал вину.

Слишком поздно жалеть и каяться,

Я злопамятнее судьбы;

Помню, в зеркало утром скалился,

Кто придумал меня, забыв.

Пришествие донора

На днях мужичонка юркий,

Пройдя все посты дружин,

В ресницы орал хирургу:

– Отрежь мне кусок души!

Не той, что дрожит на койке

И лампы хранит прищур,

Отрежь от моей! Хоть сколько!

Я к утрему отращу!

Не вру! Может, я бездонный!

Я с детства привык спасать!

Я, может, почётный донор!

Отрежь, твою мать!

Всади малодушным людям!

Вколи, примотай, пришей!

Вживи подлецам, иудам!

Лепи из гадюк ужей!

Бери! Лезь в меня, под кожу!

Кромсай и сажай в проныр!

Я в подлых телах размножусь,

Лишь так мы очистим мир.

Без души

В злосчастный момент, в зуболомную стужу

Ему невзначай стужа вытряхнет душу,

И он без души будет шастать как зомби,

Свой день прожигать.

По привычке зазнобе

Подарит букет хризантем иль ромашек.

Он нуль без души – обезвещенный ящик,

Сухой и глухой, но с желанием стойким

Заполнить нутро хоть какой – нибудь молькой.

Он будет косить на людей в ресторане,

При них вспоминать об утраченной грани,

Вперед

Читать онлайн Бразервилль - Глаза слижут лоси (сборник)

Похожие книги