Антрацит и промышленность, выросшая вокруг него, помогали городу, который в 1920-х годах населяло почти 150 000 человек. Это был третий по величине город штата после Филадельфии и Питтсбурга. Он был уставлен памятниками, воздвигнутыми в последние тридцать лет возле Кортхаус-сквер или вдоль торгового района даунтауна на Лакаванна-авеню, где в многочисленных магазинах толпились покупатели. По городу резво бегали трамваи, а по ночам ярко горели огни. Городские электрические трамваи, как утверждалось, были первыми в стране; это все «скрантонский импульс, скрантонские мозги и скрантонские деньги», – доносилось из громкоговорителей в начале XX века. (Некоторые трамвайные линии проложили так, чтобы ими не пользовались шахтеры, идущие домой с работы, из опасения, чтобы обеспеченная дама в светлом платье не испачкалась, сев на сиденье после одного из них.) В городе был зоопарк, музей естествознания, прекрасная государственная библиотека с читальными залами напротив Центральной средней школы – все это, как будет вспоминать Джейн, «много значило для меня как ребенка»[113] – наряду с внушительными больницами и «несколькими старомодными, но солидными клубами». Город начал постепенно приходить в упадок, сначала из-за того, что бездымный антрацит перестал быть обязателен к использованию по закону в Нью-Йорке, потом из-за непрерывных волнений рабочих и, наконец, из-за Великой депрессии. Но пока Скрантон все еще оставался оживленным, весьма любопытным и впечатляющим городом для Джейн, так что, если верить ей, она даже любила ходить к зубному, лишь бы выйти в город. Теперь, в средней школе, она бывала там ежедневно и могла увидеть город вблизи, гуляя сама по себе куда глаза глядят.
Она была чуть младше большинства одноклассников, поступив в Центральную школу, когда ей не было еще и тринадцати. Большая часть того, что дошло до нас о ее четырех годах в школе, относится к девочке-подростку, а позднее – к молодой девушке, немного озадаченной. Вот отрывок из ученической публикации в Центральной средней школе в декабре 1931 года:
В прошлой четверти произошла некоторая путаница или витание в облаках на физике. Использовался следующий пример: Если течение воды в реке образует прекрасный пейзаж, что образует течение тока в электрических проводах? Поэтически настроенная ученица вскочила и ответила: «Прекрасный пейзаж?» Я думаю, поэтическим учеником была Джейн Батцнер[114].
Она всегда опаздывала на уроки[115]. Классная руководительница на первом году, Генриетта Леттьери, скрупулезно вела запись посещаемости, у большинства учеников – ровные ряды нулей в колонке опозданий. Джейн редко отсутствовала, но опаздывала семь раз в первом семестре, девять – в следующем. Однажды Джейн, снова опаздывая, попросила маму написать объяснительную записку в школу. Миссис Батцнер согласилась и написала, что «Джейн слишком долго сидела на краю кровати с башмаком в руке». Пока ее сын Джим рос, он видел ее сидевшей так много раз: Джейн думала, или, по его словам, «о чем-то размышляла».
Возможно, размышляла над элегией, например, «Руперту Бруку»[116], в которой пыталась «записать / Чудной тревожный звук, что слышу я», но ей не удавалось, и она клялась не пробовать снова.
Твой стих читаю я, и он рождает
И ликование, и славные мечты,
Я снова верю. Верю, и пишу – как ты.
Земля и небо – все, что смертный знает,
