Глаза, устремленные на улицу. Жизнь Джейн Джекобс - страница 24

, окажется проездом в их городе. Джейн взяла у него интервью, пусть и без подобающей журналисту дистанции: встретить мистера Ослендера, столь прекрасно изъяснявшегося, – все равно что встретить самого Орфея, писала Джейн, а «обменяться мыслями» с ним – «как поговорить с Аполлоном»[120]. Вдобавок, Ослендер обожал Руперта Брука! В определенный момент оба посочувствовали мечтателям. «Мечтателями называют тех, кто находится в разладе с миром», – сказала ему Джейн, добавив, что они – единственное настоящее спасение общества. «Вся наша надежда на поэтов. Поэты видят красоту в век машин, поэты даруют спасение от машин».

Если Джейн и была слегка ботаником, это не значило, что она все время сидела дома и читала. Вот она идет брать интервью у литературных знаменитостей. Она состояла и в команде пловцов. Учеба в средней школе определено пошла ей на пользу, только если не считать работу в классе. До нас не дошло сведений о каких-либо романах, но друзей она завела. Она подружилась с Джоан Мадден[121], которая ненадолго блеснет в Голливуде, прежде чем вернуться домой, – управлять гостиницей отца в Скрантоне. Еще одним другом стал Гершон Легман[122], сын мясника, он будет изучать оригами, коллекционировать непристойный юмор и начнет серьезно исследовать грязную шутку как жанр; он удивит Джейн, сделав карьеру, собирая пошлые лимерики. Еще был Карло Марцани[123], уроженец Рима, иммигрировавший в Соединенные Штаты в 1924 году[124]. Его семья поселилась в Скрантоне, он пошел в Центральную школу за год до Джейн и говорил по-английски со «смешным», как он сам признавал, акцентом. Но он так легко влился в Америку, Скрантон и Центральную школу, что закончил третьим в классе. Он пойдет в Уильямс-колледж, поедет сражаться на Гражданской войне в Испании, присоединится к рядам Коммунистической партии Великобритании, отсидит три года в тюрьме за свои «заслуги» и проведет остаток своей жизни как общественный активист и радикальный публицист. Джейн скажет, что он был «приятным мальчиком». Он будет вспоминать, что она была «высокой, немного неуклюжей и стеснительной, но очень напористой в классе» – и «живым свидетелем высокого качества скрантонской системы школьного образования»[125].

Последнее утверждение кажется несостоятельным; Джейн была скорее живым свидетелем всего, что могло пойти не так между школой и учеником. Каждый семестр Центральная школа вела список отличников: чтобы туда попасть, требовались отметки в среднем 90 % или выше[126]. Это был весьма скромный список избранных; каждый седьмой в выпускном классе Джейн в январе 1933 года попадал туда в каждом семестре. В старших классах отличницей стала Лена Чарльз. Еще Джо Скарамуццо. А Джейн нет. Ей не удалось туда попасть хотя бы раз за четыре года. Даже не приблизилась. В семье Джейн известна история из 1933 года: кто-то, видимо, спросил миссис Батцнер про ее главное достижение года. Очень просто, ответила она: «провести Джейн через среднюю школу»[127].

Что ж, ее отметки не были такими уж плохими. Джейн никогда в действительности не заваливала предмет, хотя несколько раз была близка к этому. В одном семестре во второй год обучения она получила 74 по французскому и едва дотянула до 70 по латыни; да и по геометрии не лучше – тоже 70 баллов. Она достаточно хорошо закончила восемь семестров по английскому, даже поднимаясь выше 90 один или два раза. И необъяснимо – и этот результат возвышается над всеми ее школьными оценками – она получила 98 по истории Европы в выпускном классе.