Глаза, устремленные на улицу. Жизнь Джейн Джекобс - страница 25

Центральная школа в 1920-е и 1930-е годы обладала, по крайней мере на местном уровне, высокой репутацией; в ней не боготворили спорт и не недооценивали учебу. Одноклассники Джейн, включая восточноевропейских евреев, ирландцев, поляков и греков, станут библиотекарями и агентами ФБР, химиками и священниками. Статистика класса незадолго до Джейн говорит о 126 выпускниках, поступивших в 41 колледж и университет, включая Йель, Принстон и Гарвард; Сиракузы, Барнард и Бакнелл – для женщин[128]. Центральная школа, где училась Джейн, отнюдь не была островком обскурантизма, где модно не учиться и не стараться. Скорее для нее проблему составляло снизойти до всех этих «глупых» учителей. Вот целиком одно ее стихотворение, в котором, как вы узнаете из названия, говорится об этом отношении:

Как называется стихотворение? «Учителю». Ей не нужны были учителя, чье «сияние» освещает пустоту; ей – по всей видимости, одной из тех бесстрашных звезд – лучше самой, без них. Джейн потом будет настаивать, что ее негативное впечатление от средней школы в действительности избавило ее от скучного обучения в колледже, которое иначе ей пришлось бы переносить. Была ли это просто рационализация, ехидное замечание или и то и другое, но годы Джейн в средней школе взрастили в ней антипатию к традиционной школе и к академическому образованию в целом, которую она будет питать всю свою жизнь.

Джейн окончила Центральную школу с неповрежденным чувством независимости. «Я не так уж и поменялась, насколько я могу видеть, с тринадцати лет»[130],– напишет она составителю «Каталога всей земли»[131] Стюарту Бранду, когда ей будет семьдесят семь. «Я была тогда эгоисткой, следуя моим собственным интересам и… до сих пор им следую. Не сказать, чтобы в школе это было так уж мне на руку, зато потом сработало».

Должно быть, родителям Джейн нелегко пришлось в последний ее год в школе. С одной стороны, она была так очевидно любознательна и умна. И все же она совсем не была хорошей ученицей. Хорошей ученицей быть тяжелее, чем умной: надо рано подниматься с постели и приходить в школу вовремя, сидеть смирно, уважать учителей, делать, что говорят; все это Джейн не давалось. «Меня тошнило от школы», – скажет она. Поэтому когда в начале 1933 года приблизился выпуск, ясно было одно: она не собирается идти в колледж. Родители собирали на него деньги, «если бы я захотела», но было понятно, что она не обязана хотеть. И Джейн не хотела.

Многим девушкам и юношам из среднего класса с живым умом колледж давал шанс подняться и открыть для себя другой мир, вырваться из семейной среды и обрести новые, более перспективные связи. Следующие два года Джейн послужат ей точно так же – только вне стен университетов и без профессоров. В это время она будет изгнана из райских кущ Руперта Брука и утонченной жизни на Монро-авеню туда, где нужно зарабатывать на жизнь. Изгнана оттуда, где казалось не так уж важно успевать в срок то, что нужно сделать; из уютного и знакомого среднего города, где она провела всю свою жизнь, сначала в лесную глушь Аппалачей, а потом на улицы Нью-Йорка эпохи Великой депрессии.