Глициния - страница 35

Арис нахмурился еще сильнее и отпрянул.

– Прикрой рот, дикарка.

– Я прикрываю рот, – отрезала девушка. – Что ты хочешь, чтобы я сделала? Вылечила простуду волшебным образом? Это ты и твоя пыльная промозглая камера пыток виноваты в том… – Блайт не договорила и снова закашлялась, а затем резко продолжила: – Что я вообще заболела!

Он побарабанил пальцами по подлокотнику и, словно решив, что ему нечего сказать по этому поводу, обратил внимание на письма, о которых Блайт совсем забыла.

– Что это?

Блайт прижала конверты к груди, надавив большим пальцем на одну из восковых печатей.

– Письма.

– Это я вижу. Но почему их два?

Девушка с трудом подавила желание прикусить губу, чтобы не навлечь на себя подозрения, ведь в письме к Сигне она практически умоляла кузину приехать и вызволить ее отсюда.

– Одно для отца, а другое для Сигны. Мне же не запрещено общаться с ней?

Казалось, Арису было тяжело даже просто слышать это имя.

– Надеюсь, ты написала ей, чтобы она образумилась и поменялась с тобой местами? – Он протянул руку, и Блайт с трудом заставила себя вложить письма в его ладонь. Она бы не удивилась, если бы он вскрыл конверты. Но вместо этого пергамент исчез из виду, как только коснулся руки Рока судьбы.

Должно быть, изумление отразилось на ее лице, потому что Арис устало нахмурился.

– Я не стану унижать себя чтением твоей личной переписки. Как бы мне ни было интересно, что ты написала о необычном медовом месяце и нашей веселой жизни, я призову на помощь воображение, как любой цивилизованный человек.

Блайт вынуждена была признать, что будь она на его месте, то позволила бы любопытству взять верх. Наверное, стоило поблагодарить Ариса за то, что у него оказалось больше такта, как бы ее это ни злило.

– Они получат твои письма с дневной почтой. – Рок судьбы встал с кресла, опустил рукава, повернулся к Блайт спиной и направился по коридору.

– Болезнь измучила тебя. Иди в постель.

Блайт потребовалась вся сила воли, чтобы прикусить язык, когда Арис удалился. Она снова зажгла свечу от камина, мысленно проклиная грубияна, и направилась обратно в свою комнату. Бросив хмурый взгляд на нелепую ручку в виде кабана, она распахнула дверь.

На этот раз комната не была залита серебристым светом. В ней царила такая тьма, что Блайт не смогла бы разглядеть ничего и на шаг впереди, если бы не свеча. Было ли это игрой ее воображения, или в комнате действительно стало теплее?

Блайт вытянула свечу и обнаружила причину такой темноты.

Шторы. Наконец-то этот грубиян сделал что-то хорошее.

На следующее утро Блайт попыталась вернуть зеркало Жизни, но обнаружила, что коридор, ведущий в ее покои, исчез. В течение часа девушка бродила по верхнему этажу и прищуривалась в надежде, что свет сместится и она увидит проход. Однако она всегда возвращалась к тому месту, откуда начинала – к портрету давно умершей женщины.

На этот раз, снова оказавшись у картины, Блайт присела с зеркалом в руке. Зеркало было не из стекла, а из полированного обсидиана, и ее отражение скрывалось в темноте и густой дымке. Тем не менее девушке было трудно отвести от него взгляд. Не из-за своего нелепого вида в нескольких платьях и пальто, а потому, что чем дольше она смотрела на чернильную поверхность, тем больше рассеивалась дымка. Ее палец скользнул по резной ручке, когда она прищурилась, приближая свое отражение.

Блайт протерла глаза, но это не помогло рассеять тьму, которая клубилась не