– Непременно, – согласился Ливанов. – Сенечка, что вы пьете?
В конце концов, он тусовался тут уже минут десять и до сих пор ни с кем не выпил. Несправедливость была тут же исправлена и потоплена в звоне бокалов, которых к нему потянулось штук двадцать, не меньше. Напротив оказался давешний спонсор со сцены, кто-то, кажется, Герштейн, представил их друг другу, и Ливанов принялся с энтузиазмом излагать спонсору идею Юрки Рибера, мало ли, вдруг сработает, ему-то оно ничего не стоит, а Юрке будет приятно. Спонсор улыбался и кивал.
Кто-то подошел за автографом, Ливанов щедро расписался на весь титул. Когда поднял голову, напротив был уже не спонсор, а какой-то левый чувак, но он тоже улыбался и кивал, и Ливанов продолжил как ни в чем не бывало втирать про банановых дайверов, культурный шельф, пятнадцать человек на сундук мертвеца… А может быть, и в самом деле рвануть?… а потом уже, прямо оттуда – на Соловки…
– Вы танцуете, Дмитрий Ильич?
Напротив возвышалась двухметровая моделька, и Ливанов искренне изумился: сто процентов, что она не умеет читать, а вот поди ж ты, знает в лицо и по имени-отчеству. Разочаровывать столь уникальную девушку было никак нельзя, и он нежно обнял ее за талию, расположенную неудобно высоко, так что рука спустилась пониже сама собой, без особых намерений. Намерения не заставили себя ждать, а за ними сам собою запустился убалтывательный режим, ненапряжный, на автомате. Моделька смеялась, вокруг кружились другие пары, сцена и фуршетные столы, – а потом вдали мелькнул чернобородый, и Ливанов твердо решил дать-таки сегодня ему по морде. И даже рвался, но моделька с Герштейном удержали, а бородач между тем испарился, возможно, его ни разу и не было здесь.
Потом уже не танцевали, и Сенечка декламировал ужасающие стихи без рифмы – с рифмой было бы, наверное, еще ужаснее, – и у Ливанова снова попросили автограф, и какие-то мужики странной ориентации встали рядышком, чтобы с ним сфотографироваться, нефиг, сегодня он был твердо намерен узнать, какова в постели двухметровая женщина без проблеска интеллекта в глазах, и убалтывал, убалтывал, убалтывал и, кажется, уже готов был уболтать…
– И зачем мне это счастье в двенадцать ночи? – вздохнула она, внезапно оказавшись Извицкой. – Поезжай домой, Ливанов. Кому ты вообще нужен такой?
Конец ознакомительного фрагмента.
