– А ты ходишь в кружок? – Крутясь в гнёздышке, проворковала Иннан. – Душечка Билл.
Шанни, возвышавшаяся в пушистом коконе, как наполовину вылупившаяся экзотическая бабочка, буркнула:
– Да он двух слов связать не может, милая. А память у него, как у той двери в ванную, которая вас прищемит, а потом не понимает, отчего вы её пинаете.
Но чувствовалось, что она отогрелась и колкость оказалась винной мушкой. Энкиду, умостивший локоть на край дивана, заметил своим ленивым тягучим, как сгусток вина, и низким, как летний гул, голосом:
– Баллада стоит того, чтобы прочесть её… но это может разложить рабочих.
Шанни высунула из пледа ножку и ткнула, спихнув, локоть Энкиду. Он успел склониться и мельком поцеловал пушистый залатанный носочек. Ас, ворочавший огонь в круговом камине кочергой, глянул через плечо. Тысячью багровых, как плавящийся сахар, и опасных огней пламя бродило вокруг комнаты, будто в их мир заглядывали дикие кошки Нибиру. Отбросил кочергу, взял с каменной скамьи два полных бокала и, подойдя, подал девицам.
Энкиду выпрямился и, потирая локоть, вытащил изо рта ниточку. Девушки безмолвно пили из бокалов горячее вино, нагревая ладони до того, что кровь принялась бежать быстрее.
Все молчали. Внезапно резкий звук заставил их, всех пятерых, вздрогнуть. Шанни ощутила, как мгновенно похолодела кровь. На середину комнаты прыгнуло нечто. Ас, стоявший у стола и продолжавший глядеть в самую глубину огня, встрепенулся и подойдя, поднял уголёк. В двух пальцах он светился. Ас не швырнул его обратно, а дождался, вертя в руке на свету, чтобы погас.
Потом подошёл и бережно вернул в камин.
Шанни и Иннан переглянулись лишь отчасти с иронией – да, лишь отчасти. Шанни, не глядя, протянула в пространство пустой бокал и все трое мигом бросились к ней, но она вновь поднесла бокал к губам.
– Там осталась капля. – Объяснила она, и закидывая голову, всё прижимала бокал к губам.
Иннан, как ни в чём не бывало, приластилась щекой к плечу подруги и забрала у неё бокал. Шанни задумчиво улеглась к ней на колени, и Иннан рассеянно гладила золотые рассыпавшиеся пряди.
– А у меня нескоро… – Молвила Шанни. – Только на равноденствие. Это уж в следующем году.
Иннан, как заметил Билл, суеверно глянула в окно через правое плечо. Там ледяной месяц старел…
– Почему же ты нам не сказала во время полёта?
Шанни отреклась:
– Я вас тогда не знала совсем.
Ас недобро скривил губы.
– Ты боялась, что мы напьёмся.
Ответ был достойный, как удар шпагой об шпагу, без затей:
– Я не боялась… я знала, что вы напьётесь.
Поворот к Иннан:
– Представь, Нюшечка. Они это сделали в первый вечер полёта.
– Это ужасно. – Согласилась Иннан, подчёркивая своей скромностью основательность отзыва. – Но ещё ужаснее иное, Шутик.
– Да?
Шанни уже, конечно, поняла. Иннан молвила:
– Они хотят узнать не только день и месяц твоего рождения…
– Да ну?
Они обе уставились…
– Да, я вижу. – Холодно согласилась Шанни. – Не только.
– Но ты ведь прекрасна… зачем им это?
– Ума не приложу.
И Шанни назвала нибирийскую дату.
– Смотри, смотри… какие у них напряжённые лбы сделались. Там у них под лобными костями кутерьма.
– Выяснили? – Сочувственно отозвалась Шанни и толкнула Иннан, указывая кивком упрямого подбородка. – Губами шевелят…
Иннан подхватила:
– У меня калькулятор есть. Принести?
– Ну, хватит. – Взмолился Билл. – Мы просто… мы ошеломлены… тем, что…
– У красоты есть начало. – Ловко подхватил опасную фразу егерь.
