И иные более неясные… бывали.
Спутник-зонд показывал иногда такое, что хотелось всё списать на молодость наблюдателей и чтение романов. Или на какие-то тонизирующие воображение вещества – шутки прилагаются.
Показал старый служака-спутник этой весной и смуглое обветренное лицо из древнего камня, проступившее сквозь лужицу песка (пустыня) на жутком (хорошее слово, да?) расстоянии и само оно было жуткое, ибо разбудило воспоминания, которых не могло быть.
Билл, какие воспоминания оно разбудило? Не хочешь об этом поговорить? Как ты себя чувствуешь сегодня вечером?
Билл никогда не разговаривал об этом ни с кем. Даже с Александром, особенно с ним, памятуя, что тот не спустит господину ни малейшей оплошности. Впрочем, он всегда был так учтив… и холоден.
Сейчас он был учтив. Они прошли мимо Самоволки, под шуточной зеркальной аркой, где левая тень идущего вследствие одной научной диковины запаздывала, а правая показывала, торопясь, движение, которое идущий ещё не сделал.
Тут часто заключались пари и устраивались всякие шутки. Ас такими делами не интересовался, а Билл не брезговал – всякий раз веселился, жаден был до смеха. Хотя вроде ничего смешного в этом не наблюдалось. Посмотрел.
– Кто бы мог подумать…
– Да… выходя на лестницу, ты…
– Что я почешусь. – Покаянно.
Спускаясь по лестнице, Билл выглядел изумлённым, как сама лестница каждый раз бывала изумлена и возмущена его шагами.
– Ты очень часто это делаешь, – заверил Ас.
Билл посмотрел…
– Ужас какой. А при…
– И при девушках Нибиру.
Удручённо:
– И ты говоришь это мне только сейчас. Зачем ты вообще мне это сказал?
– Логика, сир. Она отсутствует в ваших словах.
– Это можно предотвратить? – Размышлял Билл.
– Да. Горчицей намазаться. Целиком.
Аквариум вселенной в лысоватой стене личной обсерватории царского сына отвлекал. Где-то там, в окне вставала неизвестная никому звезда, только что разорванная надвое. Она умирала, но так красиво, что жалеть её не приходилось. Как говорится, дай нам всем Абу-Решит… Сломанный глаз мира – галактика за большой воронкой – отсюда казалась всего лишь следом пятки среди звёздного месива.
Заветный уголок с рыжим изваянием находился под самым потолком, на четвёртом, ничего не символизирующем, этаже. На втором суетливый телескоп показывал нынешнее созвездие, что-то вроде грабелек. На самом деле, то был знак Двойников, под начало которого вступила приближающаяся Первая Звезда.
Анфилада кружочками увела бы их в глубину учёного дома, они туда не пошли, а свернули под лестницу, пошныряв в закутках обсерватории, и через мрачноватое помещение вроде запечатанной в подполе камеры для мозголазов – запрещённая ныне профессия, – выбрались в парадный зальчик с весёлой мозаикой государственной тематики.
Винтовая лестница ракушкой устроилась между хозяйственными помещениями.
– И что у них, так плохо? – Спросил Билл, имея в виду гостей.
Ас пожал плечом.
– Шутки по поводу рождения от трёх родителей и кокаиновых присыпок для новорождённых.
Билл засопел…
– Ещё хуже, чем я думал.
Ас старался. Сказал, припомнив:
– Лето будет самым жарким за всю историю со времён… в общем, даже Абу-Решит такого не видал, когда в фартуке каменщика, сдавленно ругаясь на поставщиков, затирал цемент для кирпичей.
– Так всегда говорят. Так ещё Абу-Решиту говорили…
– Ну, да. В общем…
Винт лестницы спустил две пары сильных, заставляющих отчаянно трепетать железные прутья, ног в кроссовках и начищенных остроносых ботинках, в башенку-фонарь. В широком, желающем стать комнатой коридоре, уютный свет из округлого, по крыше, оконца оповестил, что интимные тайны похерены (редакторский термин), и стук низенькой двери поставил точку в сегодняшнем бдении Билла.
