Уже целую неделю отцу не удавалось продать ни одной картины. А в прошлое воскресенье он продал сразу две – за двадцать и двадцать семь долларов.
В его комнате на шифоньере лежат прекрасные иллюстрации к «Мастеру и Маргарите». Они бесподобны – черно-белые, в графике. Что-то напоминающее манеру Сальвадора Дали. Но только напоминающее – отец никогда не писал своих работ «под кого-то». Он выше этого. Я это чувствую.
Если бы он снес эти иллюстрации на наш «Арбат», то, я уверен, – их бы расхватали в один день. И не менее чем по 100 долларов за каждую. Но он этого никогда не сделает. Время от времени мы вместе пересматриваем их.
За окном уже давно затихли голоса ребят и давно отстучали венеркины каблучки. Отстучали! Значит, она сегодня опять ночует одна.
Мы с отцом все еще не спали. Чудные образы «Ста лет одиночества» по-хозяйски заполняли нашу кухню и, будоража наши воображения, делали это неизбалованное женскими руками маленькое пространство совершенно необъятным и волшебным. Они отодвигали обклеенные обоями «под мрамор» стены все дальше и дальше, и вместе с ними все дальше и дальше отодвигались и суверенитет, и парламент, и новые цены, и «Арбат», и институт, и даже Венерка. Казалось, что над столом звучат не наши голоса, а зычный голос полковника Буэндиа; и проблемы маленькой и несчастной страны, населенной удивительными людьми и обреченной на сто лет одиночества, напрочь вытесняли все наши собственные проблемы.
К реальности нас вернул звонок телефона. Было уже около часу.
– Пап, возьми. Если это меня, спроси кто. Если это Гульнара, скажешь, что меня отправили на стажировку – в сельскую школу на две недели куда-нибудь под Иссык или Талгар.
– Это Маркес пробудил у тебя такое буйное воображение?
– Ну, пап!
– Ладно-ладно, уговорил.
Отец взял трубку.
– Да. А кто его спрашивает? – он прикрыл ладонью микрофон: – Какая-то Венера. Будешь говорить?
Я кивнул, хотя и не очень-то верил, что все это происходит в действительности.
– Сейчас я его позову, – сказал отец и протянул мне трубку.
Это была она. Это было невероятно, но в трубке звучал ее голос – я сразу узнал его.
– Доброй ночи, Поручик!
– Здравствуй! – я мучительно соображал, откуда она могла узнать номер моего телефона. Тугодумам лучше задавать вопросы: – Как ты узнала номер моего телефона?
Она коротко рассмеялась.
– Я во дворе встретила одного из твоих приятелей. Ну, того, помнишь, что с краю, по левую руку от меня, сидел, черненький такой. Впрочем, они там почти все черненькие были. Он мне и подсказал.
– А, Уйгур-Твою мать, наверное, – догадался я.
– Как?!
– Ну, это кличка. Он уйгур и по фене никогда не ругается. Всегда говорит только «Вашу мать». Даже, когда сильно разозлится.
– Тогда ясно. Оригинально.
Мы помолчали немного.
– Вот что, – прервала она молчание, – завтра я не позднее половины десятого дома буду. Забегай, а то скучно.
– Хорошо.
Когда я положил трубку, отец иронически посмотрел на меня.
– Вот уж не думал, что Аполлона воспитываю, – подначил он.
– Ладно, пап, завязывай.
