– Ну, слушательница вы хорошая, мисс, да только вы ничегошеньки не знаете. Ничегошеньки.
– Ну хотя бы я знаю, что не знаю, – сказала Джин, к собственному удивлению и его тоже, потому что ядовитость сразу же исчезла из его тона.
Он продолжал словно в каком-то трансе:
– Там вверху все ведь совсем иначе, понимаете. То есть когда вы налетали столько, сколько я, то вдруг обнаруживаете, что можете вдруг совершенно отключиться на минуту или около. Что-то такое с нервами, думается – столько времени в напряжении, и уж если расслабишься чуточку, то кажется, будто навсегда. Если хотите послушать и смешных историй, вам следует послушать ребят с летающих лодок.
А хочет она слушать смешные истории? Нет, если они про жестянки из-под галет и головки одуванчиков. Но Проссер не дал ей времени ответить «нет».
– Один мой кореш, он летал на «Каталинах». Так они несут дежурство по двадцать, двадцать два часа подряд. Побудка в полночь, завтрак, взлет в два часа ночи, а возвращаются не раньше восьми-девяти вечера. Часами кружат над одним и тем же участком моря, такое вот ощущение. И даже не управляют, почти все время на автопилоте. Только пялятся на море, выглядывают подлодки и ждут, когда можно будет выпить чаю. Вот тут-то глаза и начинают выкидывать всякие штучки. Так этот мой кореш рассказывал, как кружил он над Атлантикой, и ничего не происходило, и вдруг он рванул ручку на себя. Подумал, что прямо впереди гора.
– Может, это было облако, похожее на гору.
– Нет. После того как он выровнялся, а они там все обложили его, что их чай расплескали, он хорошенько осмотрелся. И ничего, ни облачка в небе… абсолютная ясность. А другой парень, с которым я разговаривал, так у него еще чуднее получилось. Вот догадайтесь. Он был в четырехстах пятидесяти милях от западного побережья Ирландии, летит себе, а потом посмотрел вниз, и что же он видит? Видит человека на мотоцикле, который катит себе, будто в воскресный день.
– По воздуху?
– Нет, конечно. Не лепите ерунды. По воздуху на мотоцикле не поедешь. Нет, он соблюдал правила уличного движения и ехал по прямой по гребням волн. Очки, кожаные краги, дым из выхлопной трубы. Едет и никаких забот себе не знает.
Джин хихикнула.
– По водам. Как Иисус.
– А вот этого, пожалуйста, не надо, – сказал Проссер неодобрительно. – Я сам не то чтобы, но все равно не кощунствуйте перед теми, кому этого не миновать.
– Прошу прощения.
– Принято.
– Кто вы такой?
– Полицейский.
– Правда?
– Да.
– Нет, правда? Вы совсем на полицейского не похожи.
– Нам положено быть мастерами переодеваний, мисс.
– Но если вы переоденетесь чересчур ловко, никто же не будет знать, что вы полицейский.
– Это всегда можно определить.
– А как?
– Подойдите чуть поближе, и я вам покажу.
Он стоял у пропитанной креозотом калитки с резьбой вверху, изображающей восходящее солнце, а она остановилась на бетонной дорожке, по которой шла пощупать, высохло ли белье. Высокий мужчина с мясистым лицом и шеей школьника. Он стоял в неуклюжей позе, коричневое пальто доходило ему почти до лодыжек.
– Ступни, – сказал он, указывая вниз.
Она поглядела. Нет, они были не огромными и расплющенными, а наоборот, не очень большими. Но что-то странное в них было… смотрят не в ту сторону? Вот-вот! Их носки были вывернуты наоборот.
– Вы надели сапоги не на ту ногу? – спросила она.
– Ну что вы, мисс. У всех полицейских ступни такие. Это в правилах указано.
