Клавдия понизила голос, словно боясь, чтобы её не услышал тот, о ком она заговорила, и, оглянувшись по сторонам, перекрестилась.
– Всю зиму земля находится под властью бесов – это вам любая старуха в Куличках скажет. Теперь эти анчутки, пользуясь своей безнаказанностью, заполонят весь посёлок. И как прикажете нам без колокола зиму пережить?
Отец Климент коротко простонал, но ничего не сказал, только метнул грозный взгляд на женщину. Зато Карина понимающе покачала головой, словно соглашаясь с Клавдией.
– А вам и не придётся, – сказала она самым серьёзным тоном. – Как я уже говорила, к зиме многоэтажный дом будет построен. И мы всем миром начнём собирать пожертвования на новый колокол для храма. А, возможно, Общественный патриотический комитет, приславший меня в Кулички, возьмёт на себя все расходы. Не могу обещать, но я буду стараться убедить тех, от кого это зависит, что колокол необходим Куличкам, поскольку он будет консолидировать все здоровые силы общества в едином порыве, направленном на достижение нашей победы.
Из всего сказанного Клавдия поняла только то, что Карина не возражает ей. А это было самое главное. Она успокоилась и замолчала, готовая по первому знаку Оксаны Павловны или Нины Осиповны снова вступить в разговор, который, по правде говоря, казался ей скучным и бессмысленным. Всё это время она почти не слушала тех, кто говорил, не сводя восхищённого взгляда с Карины. Клавдии нравилось в этой молодой женщине всё – элегантный костюм из кожи, модная городская причёска, независимая манера держаться. Глядя на неё, Клавдия думала, что если бы она сама была такой, то давно бы уже вышла замуж и народила четырёх или пятерых ребятишек, о чём давно мечтала. И перестала бы обливать по ночам слезами подушку, в бессильной тоске кусая до крови губы…
Когда умолкла Клавдия, Георгию тоже захотелось высказаться, и он заявил:
– А зачем ждать зимы? Обратимся к хозяину Усадьбы волхва, и проблема будет решена. Ведь это же он подарил храму предыдущий колокол. Что ему стоит приобрести новый?
Услышав это, отец Климент вздрогнул, словно его ужалил шершень, переставший биться о стекло и с тем же монотонным гулом летающий под потолком. И пророкотал своим красивым, могучим баритоном, который сотрясал стены храма во время молитв и приводил в восторг паству:
– Никогда!
Все разом смолкли, поражённые глубиной чувства, которое отец Климент вложил в это единственное произнесённое им слово. Даже Георгий понял, что он сказал что-то не то, и попытался исправиться:
– Да и верно! Зачем нам колокол? И вообще, мне кажется, мы говорим совсем не о том, для чего нас сюда позвала Нина Осиповна.
Его слова были встречены ещё более глубоким молчанием, чем возглас батюшки. Они были сказаны явно невпопад. Однако сам Георгий принял это за поощрение и продолжил:
– Ни к чему нам в Куличках чужаки. От них только и жди беды.
Глаза Карины гневно сузились, словно у дикой кошки.
– Вот уж не думала, что встречусь с подобным проявлением ксенофобии, – произнесла она голосом, не предвещающим ничего доброго. – Такая нетерпимость заслуживает оценки с точки зрения закона. Илья Семёнович, напомните нам, пожалуйста, статью уголовного кодекса, предусматривающую наказание за деяния такого рода.
Капитан Трутнев неохотно ответил:
– Да, в уголовном кодексе предусмотрена ответственность за действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды. Вплоть до пяти лет лишения свободы. Но вы сами сказали – деяния. А в данном случае не было никаких деяний или действий, только неосторожное высказывание.
