– Вот ваши деньги… Я не ошибся? Пересчитайте! – Иван улыбнулся, давая понять, что он тоже должен счесть это шуткой. – И распишитесь вот здесь и здесь… Ну вот, все в порядке. Ах ты, черт! Мы уже выпили… Надо повременить. Роль хоть и крохотная и зритель пьяненький, да надо ж приличия соблюсти! Пьеса-то хорошая, жалко портить… Да, кстати!
Распахнув дверцу шкафа, который достойно смотрелся бы и в кабинете премьер-министра, Иван достал узенький бумажный рулон и ловко вытянул верхний лист. Это оказалась афиша «Лягушки». Клим смотрел как зачарованный на свое имя и, не замечая того, улыбался во весь рот.
– Хороша? – с купеческой интонацией осведомился Иван. – Сейчас я вам надпишу… Такова традиция. Повесите у себя в кабинете, и пусть все таращатся.
Клим замялся:
– Да как же я повешу…
– А что такого? Простенько выглядит? А! Держу пари, вы никому до сих пор не похвастались, что написали пьесу! Ну и нудный вы человек… В нашей среде таких скромников не встретишь. Ну, только моя Занька, пожалуй…
Открыв красный фломастер, он размашисто написал сверху:
«Драматургу, какого я и не чаял обнаружить в нашем городке. Спасибо!»
– Ну что это такое! – расстроенно воскликнул Клим, прочитав. – Вы всю афишу испортили… Какой же я драматург? Я – врач. И мне нравится быть врачом!
– Но пьесу-то вы написали! – поддел Иван. – Вам, Клим, самого себя полечить надо, раз уж вы врач. Вы обросли своими комплексами просто до безобразия! Надо устроить вам большую стрижку, как барану.
Он засмеялся и упал на кожаный диван рядом с Климом.
Внутри что-то жалобно отозвалось, и Клим попытался представить, сколько времени потребовалось ему самому, чтобы осмелиться вот также плюхнуться на подобный диван. Он почувствовал, что Иван смотрит на него как-то особенно пристально, и заставил себя взглянуть ему прямо в глаза – маленькие голубые сгустки смеха. Правда, на этот раз они почти не смеялись, и от этого Климу стало не по себе.
«На что это он так серьезно настроился? – в замешательстве попытался он угадать. – Или просто готовится к спектаклю? Я мешаю, наверное…»
– Я уже говорил вам, как мне понравилась ваша пьеса? – без улыбки спросил Иван, не отводя глаз.
– Да, – растерялся Клим. – Еще в первую нашу встречу… Вспомнили?
– Я все помню.
– Зачем тогда спрашиваете?
– Чтобы сказать еще раз. Клим, мне очень понравилась ваша пьеса.
«Ты ни черта в ней не понял, – с грустью подумал Клим. – Ну да что уж теперь…»
– А моя жена в нее просто влюбилась, – продолжил Таранин, не переставая мучить его цепким взглядом. – У нас дома просто дым коромыслом стоял из-за вашей «Лягушки». Занька доказывала, что играть ее нужно совсем не так. Но я умею настоять на своем.
Встрепенувшись, Клим с надеждой спросил:
– А как ей казалось надо играть?
– Со слезой, – насмешливо отозвался Иван. – Она вбила себе в голову, что это очень печальная штуковина…
– Но вы ее не послушались…
– А кто из нас режиссер?! Если я буду позволять каждому актеру навязывать мне свое мнение… Актер – это ничто, Клим. Это глина, из которой режиссер, как Бог, должен вылепить образы, которые только он и видит. Ну и автор, конечно. Тут я не спорю.
Клим упрямо пробормотал, разглядывая полоски на рукаве:
– А Гайдай, например, требовал, чтобы некоторым актерам просто не мешали играть, как они считают нужным… Разве театр – это не совместное творчество? В отличие от литературы…
– Слушайте, Клим, – он резко поднялся, обдав его горячим запахом, – мы ведь говорим с вами о любительском театре! То, что мы сорвали аплодисменты на фестивале, еще ничего не значит. Думаете, я хоть минуту заблуждался на этот счет? В моем театре нет великих актеров. Поэтому никто не вправе мне диктовать. Я сам выстраиваю весь ход спектакля, сам делаю ваших героев видимыми, сам придумываю костюмы. Потому что мне не на кого здесь положиться. Может быть, если б Зина не была моей женой, тогда… Но этого нельзя позволять! Женщины и так уже везде нас подавили. Остальные же просто гроша ломаного не стоят! Но я тяну их за уши, ведь лучших мне взять негде. И если честно, я уже устал от этой самодеятельщины…
