– Да.
Он удивился тому, как больно отозвалось в нем это «да». И зло поддразнил себя: «Значит, все-таки надеялся выжать? А ничего не вышло… Ни в чем ничего не вышло… Нет, что я несу?! Пьеса-то получилась! Разве это не чудо? Да я должен вопить сейчас от восторга, а не хныкать, как сопливый подросток…»
– Я, конечно, могу принести ее тетради, если вы считаете это настолько важным, – с неохотой отозвался Клим. – Только, боюсь, вы не найдете там ничего интересного. Для роли, я имею в виду.
– А для себя?
– А вам это нужно? Я ведь говорю, что там – сплошной хаос. В юности мы называли такое «бред сумасшедшего». Боюсь, это очень точно, хотя и грубо.
– А вы умеете быть грубым? – неожиданно спросила Зина.
Склонив голову набок, словно прислушавшись к чему-то внутри себя, она сама и ответила:
– Нет, не умеете.
Он хмуро спросил, чувствуя себя уличенным в постыдной мягкотелости:
– А это обязательно?
– Совсем не обязательно. Просто я еще не встречала таких людей.
Климу тотчас захотелось поговорить об Иване, но это было бы верхом бестактности, и потому он ухватился за другой созревший вопрос:
– А разве вы умеете быть грубой?
Она засмеялась, потом вздохнула:
– Иногда я так ору на детей… Просто нервы сдают! Но они все равно не воспринимают это всерьез.
– Не обижаются?
– Нет. Хоть и затихают на время. Но опять же – только на время!
– На вас невозможно обидеться…
Зина издала недоверчивый смешок:
– Почему это? Знаете, как дети говорят: на дураков не обижаются. Вы это имеете в виду?
Ему и самому стало смешно:
– По-вашему, я мог так подумать?
– Нет, – согласилась она. – Не утверждаю, что обо мне не могли… По-моему, вы вообще не можете так думать. Вы написали такую добрую пьесу!
Клим только руками развел:
– Боюсь, это еще ни о чем не говорит! Большинство гениальных художников в жизни были совершенно невыносимы… А я к тому же еще и не гениален.
Ее рука мелькнула в протестующем взмахе:
– Ну, знаете! Это так спорно!
– Мне, конечно, приятно это слышать, – признался Клим, разглядывая ее успокоившиеся на колене пальцы, – только, боюсь, я не настолько самовлюблен, чтоб хоть на минуту поверить, что… это хоть отчасти… Вот видите! – окончательно запутавшись, воскликнул он в отчаянии. – Я даже говорить толком не умею! А вы…
– А со своими пациентами вы умеете разговаривать?
Удивленно тряхнув головой, он неуверенно откликнулся:
– Это же дети! С ними гораздо легче.
– Жорка уже успел нашептать, как вы ему понравились.
– Правда? – обрадовался Клим и сам удивился, обнаружив, до чего ему стало приятно.
– Я сказала, что он тоже вам понравился.
– Ну и правильно! Так и есть. Он не забудет взять свой гриб?
– Чагу? Жорка и это рассказал. Он уже придумал, что в его играх это будет волшебный валун. Стоит только сесть на него, и твое желание исполнится.
Клим искренне разулыбался:
– Здорово!
– У детей все здорово получается. Они еще во многое верят. В хорошее…
Ему мгновенно представились глаза совсем другого мальчика, изнасиловавшего, как потом выяснилось, двух первоклассниц. Клим с трудом отогнал этот пробившийся через время взгляд и с усилием произнес:
– Не все у них здорово получается…
– Да, вам, конечно, лучше знать, – сразу согласилась Зина и вдруг, легко оттолкнувшись, встала на ноги. – Слушайте, Клим, у меня идея! В этом вашем приемнике-распределителе дети подолгу живут?
– Кто как…
– А может, нам у вас выступить? Сюда их везти, наверное, опасно? Разбегутся еще… Не «Лягушку», конечно, покажем, что-нибудь попроще…
