Слабой стороной, понятное дело, было совершенно недостаточное на первых порах общение модельеров с зарубежными коллегами и прямое отсутствие нормального профильного образования. Поработав в СССР года четыре, Габриэль сочла свою миссию здесь исполненной и обратилась к Сергею Борисовичу. Так ей было удобнее.
– Малыш, здесь я сделала все, что могла, и теперь была бы полезнее для вас, работая во Франции. Попроси начальство, пусть замолвят словечко перед Парижем. Что, право, за глупости…
Словечко – замолвили: никто и не пикнул, когда Габриэль вернулась, наконец, домой. Никто и не вспомнил о ее «коллаборационизме», но восстанавливать позиции в модном бизнесе ей пришлось как бы ни два полных сезона.
Крепко помогли поставленное в счет заработанного (и подаренное, не без того) оборудование, мастера-наладчики Маша и Света, постоянные доходы с арлоновых чулок и колготок, а также прямые, без пошлины (попробовали бы только!) поставки из Союза пряжи, тканей и фурнитуры.
Ее товаром, вполне окупающим любые затраты, была инсайдерская информация: кому, как не ей, было знать, что БУДЕТ модным в этом сезоне весной, а что – осенью.
Но все это было несколько попозже. Пока же «тряпки», – такая, казалось бы, мелочь, когда мирное время и их вдоволь, – внесли неоценимый вклад в оживление экономической жизни в Европе. В то, чтобы ее замерший, заржавевший механизм со скрипом провернулся, совершил оборот-другой, да и начал потихоньку набирать ход.
Из материалов «Комиссии по инвентаризации»
– Вот, Петр Леонидович. Собственно, здесь и есть мое основное рабочее место. На котором я теперь бываю все реже и реже.
Из-за маски голос Сани слышался непривычно глухо.
– Тут и вообще не слишком много людей. На такие-то площади.
– Совершенно достаточно. Каждый лишний человек здесь представляет собой непростую проблему из соображений чистоты. Тут все до предела автоматизировано… в определенном смысле.
– Не вижу признаков такой уж автоматизации.
– Она у нас довольно своеобразная. Тихая. Можно сказать – совсем бесшумная. Я объясню так подробно, как вы только захотите, но это не быстрое дело.
Капица – кивнул. Чутьем опытного экспериментатора он безошибочно определил, где кончилась сложная шлюзовая зона, и где начались собственно производственные площади. Чутьем, – потому что окружающее было до головной боли непонятно и почти не вызывало каких-либо ассоциаций. Если спрашивать обо всем, что непонятно, то рта не закроешь. Нужно начинать с того, в чем сам более-менее ориентируешься, и так, с краешку, двигаться дальше. Единственный способ что-то понять и при этом самому не показаться идиотом.
– Петр Леонидович, мы с вами договаривались, что образец вы принесете по своему выбору… Это что у вас?
– Просто-напросто вольфрам. По возможности, чистый.
– Без подвохов? Можно и с подвохами, только будет чуть дольше.
– Без. Сейчас нужно самое общее впечатление. Уточнения оставим на потом.
– То, что вы увидите, это лабораторные условия. На производстве за подобными операциями не понаблюдаешь: незачем. При такой вот демонстрации безупречного изделия не выйдет. Это уровень примерно десятилетней давности, то, с чего начинали.
Когда он включил ток, мутная жидкость, в которую был погружен кубический сантиметр вольфрама, устремилась к нему и как будто бы впиталась в его поверхность. Пара секунд, и металл превратился в блестящую каплю, сплющенный шарик на манер ртутного, только не такой блестящий.
