– А можно я еще выпью? – спросив, она взяла полторашку со стола и стала наливать в стакан мутную жидкость.
– Ну, уж дудки! – я выхватил бутылку из ее рук.
– Отдай! Это не мое!
– А мне плевать, твоя это бражка, или не твоя! – меня злило ее упорство дальше продолжать выпивку. – Спать не ляжешь – вылью!
– Попробуй только! Скажу ребятам, они тебе голову оторвут!
Ее угрозы окончательно вывели меня из себя.
– Посмотрим! – я и тут же вылил все содержимое «полторашки» в умывальник, после чего легонько стукнул жену пустой полиэтиленовой бутылкой по голове и сказал: – Это тебе на опохмелку!
– Ах ты, козел! – она, с обезумевшими от злости глазами, начала искать ножи. – Сейчас ты у меня получишь!
Она сделала шаг в сторону стола кухонного гарнитура, на котором лежали ножи, но запуталась в спущенных колготках и упала на пол.
– У… – рычала она от злобы и бессилия.
Я тут же, воспользовавшись моментом, спрятал ножи подальше в стол.
Поднявшись, Оксана не успокоилась и продолжила поиск, но ничего не смогла найти.
– Уже убрал, козел! – она устало отошла от стола, упала в кресло. И тут увидела охотничий нож.
Я моментально подскочил и попытался опередить ее. Однако она оказалась проворнее: я успел лишь неосторожно взяться за лезвие. Почувствовал жгучую боль, кровь побежала струйкой по ладошке.
– Скотина! – сказал я, поднося руку к умывальнику. – Как же ты мне надоела!
Вид крови остановил ее. Оксана бросила нож и вышла из дома. Я взял его и положил на самый верх шкафа для одежды, подальше с глаз.
Работать над рукописями желание пропало. Я ходил по комнате взад-вперед и долго не мог успокоиться. «И за что мне такое наказание? – говорил сам себе. – Кто обязывал меня нести столь тяжкий крест? Зачем мне все это надо»?
Последнее время меня все чаще посещала мысль уйти от жены. Я понимал, что дальше так жить просто нельзя и нужно что-то менять… Мне однажды даже предложили, что называется, выгодный вариант: женщину с машиной и квартирой. Но «сваты» остались при своих интересах. Несмотря на бессонные ночи и нервы, потраченные за время совместной жизни с Оксаной, я почему-то не мог бросить ее. Мне казалось, что я в ответе за нее. И если решусь на такой шаг, разве какой-нибудь дурак станет нянчиться с ней так, как я? Да и найдется ли еще такой дурак? Без меня она погибнет.
Когда утратились чувства друг к другу? А ведь они, чувства, были. Первые вечерние прогулки… Даже ребенка совместного хотели… Но не получилось… Ребенок родился мертвым. Помню, плакал, узнав эту новость в роддоме… Второго ребенка уже не хотел… Она продолжала пить и курить безбожно… Она обманула меня и забеременела… Как я жалел маленькое существо, вынужденное травиться табаком и алкоголем в ее растущем с каждым месяцем животе, одному богу известно. Но ничего не мог сделать. «Зачем ты меня обманула?» – говорил ей, когда у нее наступали дни протрезвления. – Нельзя при таком образе жизни заводить детей. Ребенок может появиться на свет инвалидом. Я не могу спать спокойно». – «Все будет нормально, – заверяла она. – Не переживай». Но чудес не бывает… Ребенок опять не дожил до своего появления на свет. И я опять плакал. Мы продолжали жить, чтобы выжить. Вдвоем, несмотря ни на что, легче было переносить тяготы и всевозможные лишения…
Замкнувшись от внешнего мира, я стал писать рассказы… тысячи исписанных листов…
Оксана жила своей жизнью, я – своей. Жизнь ее складывалась из трех – пятидневных запоев. После чего она «отсыхала»: отравленная алкоголем валялась в постели, чувствовала себя виноватой и особых претензий не предъявляла. Но затем у нее наступал период бешенства: все мою супругу раздражало, весь мир, и я в том числе, казался виновником ее бед.
