Мышкин снова глубоко вздохнул – три раза, закрыл глаза, легко вошел в состояние медитации и стал ждать. Сейчас в голову придет первая фраза. Она будет удачной.
Но вместо фразы, уже напечатанной, внутренним взглядом он увидел другую картину. На него с бешеной скоростью помчался электропоезд. Когда локомотив уже почти ударил его в грудь стальным кенгурятником, Дмитрий Евграфович вздрогнул и открыл глаза.
Плюнул с досады, очистил мозги от всех слов и образов. Взял под контроль дыхание, оно становилось все более редким и поверхностным и, наконец, почти остановилось. Он ждал фразу или образ. Но опять оказался в утренней электричке. И снова, с остановившимся сердцем, полетел из окна вагона прямо на бетонные шпалы и упал не на них, а на землю, только благодаря воздушному потоку, который следовал за поездом, словно за поршнем гигантского насоса.
«А чтоб вас!..» Дмитрий Евграфович решительно встал и зашагал по кругу, считая шаги. Средний шаг – метр двадцать. Через полчаса Мышкин прошел два километра. В голове так ничего и не появилось.
Открылась дверь, в комнату пролезла клюкинская борода.
– Ты знаешь, шеф, у нас событие, – шепотом сообщил он. – Какашка сбежал. Или украл кто – дай Бог вору здоровья и долгих лет жизни!
– Слава тебе, Господи! – с чувством отозвался Мышкин и, подняв глаза вверх, благодарно перекрестился. – Наконец-то услышал мои молитвы!
– Наши с Татьяной тоже услышал, – уточнил Клюкин. – Не всё тебе одному.
– А друг и хозяин гада что?
– В трауре. Но молчит. Потому он и засандалил спиртяги с утра, сразу двести. Ты не цепляйся к нему хоть на время. И сочувствие надо понатуральнее выразить, чтоб на нас не подумал.
Какашкой в ПАО называли небольшого африканского питона. Ленивого пятнистого гада откуда-то притащил Литвак на третий день после своего разжалования в заместители. Заявил, что питона зовут, как у Киплинга, и что его новый друг по имени Ка будет ловить крыс и других хищников, от которых не застраховано ни одно учреждение, где хранятся трупы. Клементьева тогда чуть с ума не сошла. Десять минут орала, как резаная, когда питон, отпущенный Литваком на пол, тут же неслышно подполз к ней – она мирно сидела за столом и заполняла эпикриз. И внезапно, с молниеносной скоростью и необычайной силой, обвился вокруг ее ног.
Клементьева потребовала от Литвака немедленно выбросить удава на улицу, и не просто куда-нибудь, а на трамвайные рельсы. И этим требованием она отныне начинала свой рабочий день. В конце концов, Литвак поддался и уступил, правда, частично. Клементьевой удалось добиться от Литвака лишь обещания, что он прекратит кормить гада живыми мышами и крысами в ее присутствии.
Никого питон, конечно, не ловил и ловить не собирался. Пришлось Литваку покупать ему живую еду в зоомагазине на Петроградской. Трех хомяков, или одной крысы среднего размера, или одной морской свинки ему хватало на неделю.
Мышкин и Клюкин тоже возненавидели питона. Гад хорошо чувствовал их ненависть. И никогда не позволял им нарушать границу запретной зоны. Питон определил ее радиус в два с половиной метра.
Мышкин, конечно, давно нашел бы способ выбросить проклятого змея. И даже вместе с Литваком. Несколько раз совещался с Клюкиным и Большой Бертой, но заканчивалось тем, что все трое решали еще немножко потерпеть. Им было жалко пострадавшего Литвака, который не только не замечал их сочувствия. Он вообще не допускал мысли, что кто-то может кому-то сочувствовать бесплатно.
