Год Крысы - страница 16



– Лол. Ты куда пропал?

И так далее и тому подобное. Под ночь посыпались звонки, я стал теряться во времени. В мою студию, над которой раньше все хихикали, мол: «Впустую ты деньги тратишь, Алеев», выстроилась целая очередь из бородатых дядек с акустическими гитарами и типа душевными песнями о душе. Смех, да и только. Но реперы оказались смешнее.

– Мне восемьсот восьмой нужен, – пищала за спиной девка.

– Тебе в микрофон надо говорить громче, а ты шепчешь, – отвечал я. – Я понимаю, что мямлить сейчас круто, но харе – микрофон заводится тупо.

– В этом-то и прикол. Хэтов там цынь-цынь-цынь, – заверещал ее ухожер с дивана. – Чтобы как у 6ix9ine или Моргенштерна. Сейчас, я тут придумал хук.

– Давай мы сначала твою подругу запишем… – не оборачиваясь от компьютера, попросил я.

– Э, девочки, мальчики голые, – завыл парень. – Все вокруг беспонтовые.

Записывать таких – пытка, но недолгая. Как бы они ни «зачитали», что бы ни придумали – из говна конфетку не сделаешь – но, оказывается, в современной музыке «чем хуже, тем лучше». Странное дело! Несколько лет не слежу за этим миром, а там такая дичь творится… Может, стоит начать проявлять любопытство. Меняется все вокруг, один я остаюсь в поле, как камень под мхом прохладным. Ельцин-центр так и не прислал мне ничего: ни сценария, ни записей с репетиции. Видимо, забыли или решили не будить черта в омуте столицы Сибири. И правильно – я бы им все мозги сожрал, а потом в гробу заставил переворачиваться.

5.


Почти не спал. Появились деньги. Купил Лере по пути домой варежки с лисичками, милыми, скрывающими за взглядом зубки. Мы давно – очень давно – вместе не ужинали. Я уже забыл, каково это – уставать – не быть уставшим, измотанным – а именно уставать. Честный труд, максимальная вовлеченность приводит в движение все процессы в организме, и ощущение усталости после – несравненное блаженство. Это не на третьего работать или делать нежелаемое – это воля как она есть. Лера накрыла скромный стол: макароны, курица, бублики, чай, помидоры, огурцы… Можно было к этому добавить водочку, и не день, а праздник! Лера вилкой копалась в еде и не лезло в нее, ведь готовила она не для себя. Не хватало ей былого времени, когда мы жили вдвоем и маленькие деньги не вызывали проблем. У нее был я, а у меня – она. Теперь же это стало как норма, как обыденность, и иной раз стоило обратить внимание, чтобы на душе снова стало тепло.

– Кирюху на выходных поеду забирать, – сказала Лера. – Мать твоя бушует.

– Пусть бушует, – ответил я. – Потом все равно будет обижаться, что о ней не вспоминаем.

– Ты сам-то съездить не хочешь? – жалобно посмотрела на меня Лера.

– Нет, – ответил я. – Не хочу ее видеть.

– Но она же твоя мать.

– Не напоминай, настроение слишком хорошее. Деньги пошли.

– Откуда? – удивилась Лера.

– Музыку свожу, продюсирую всяких лохов. Непыльная работенка.

Зазвенели вилки, мы наелись. Пока Лера убирала со стола, я испускал изо рта тяжелый дым, и он, как лианы, заполнил кухню. Никогда лиан не видел, только в кино, но, наверное, они такие же, как паутина, только из чего-то более живого, не приносящего смерти. Лере никогда не нравилось, что я курю в квартире.

– Ты слышал, Николай Огаджанян умер? – ни с того ни с сего спросила Лера.

– Кто?

– Ты ему музыку писал в 2014-м.. Он худруком театра частного был, заслуженный артист России.

– Это тот пидор, кто заставил мальчиков голых бегать по сцене? – заверещал я. – Под мою музыку?