Принцу нечего было скрывать. Вся его жизнь была на виду, кроме камня, который он носил внутрь себя…
Я в задумчивости смотрел на паука.
Открыл куб и разместил точку наблюдения прямо между черных глаз. Теперь мой взгляд терялся в его взгляде.
Оставалось решить, что делать с записями паука… Память была небольшой, всего три дня. Я быстро промотал ее: ничего интересного, в основном кабинет пустовал. Скорее всего, Принц ничего даже не заметит…
Я осмотрелся истинным взглядом, устраняя следы своего присутствия.
Стал невидимым.
И, выходя через стену, стер пауку память.
2.
Бал, который давал Принц в честь открытия сезона, начинался пустым и бесцветным днем. Но еще ночью в одном из заброшенных отростков гостиницы-монстра одетые в черное люди отперли двери, и в необъятных темных залах, обычно всегда пустых и холодных, были зажжены свечи.
И гонимый порывами мелкого дождя, я летел над мрачными лабиринтами заброшенных зданий западного крыла. По земле стлался туман, из разинутых оконных ртов на меня смотрела хищная чернота.
Впереди мерцала цепочка огней, там начинался бал, и я завороженно спешил на их свечение.
Опустился на причудливый балкон с обвалившимися барельефами на каменных тумбах и лепными вазами для цветов.
Спрыгнул с перил.
Балконные двери были распахнуты настежь. Слышались музыка и голоса. Взволнованный женский голос глубоким контральто читал:
– Предмет насмешек ада, тень…
Я шагнул, отодвигая рукой пыльный гобелен, и оказался в зале.
Балконные двери располагались рядом со сценой, залитой светом прожекторов. На ней стояла девушка в трагическом платье перед строем мужчин в окровавленных костюмах зомби.
Мое появление прошло почти незамеченным. Женский голос продолжал:
– … Призрак, обманутый судьбой, бессмертной раною убит…
Я, пригнувшись, крался в первом ряду зрителей, и тут меня окликнули, я оглянулся, но никого не увидел в полумраке.
Женский голос чувственно сказал:
– … Ты обернешь молящий взгляд… – и после паузы, тише. – … И строй кровавый закричит.
Кто-то еще раз окликнул меня, я выпрямился.
Вдруг прожекторы переместили лучи, выхватывая мою фигуру из тьмы, и девушка, указав на меня рукой, завершила обвинение:
– Он виноват…
И строй зомби следом за ней хором подтвердил:
– … он виноват!
Я стоял ослепленный светом прожекторов. В кедах, в рубашке и джинсах посреди гостей в бальных платьях и смокингах.
Конферансье в белом пиджаке вскричал:
– А вот и наш долгожданный герой! Он не полезет за словом в карман… Или полезет? Мы узнаем об этом прямо сейчас…
Издалека раздался презрительный свист и возгласы неодобрения, которые прервались аплодисментами.
Кто-то вскричал:
– Браво!
И повисла пауза ожидания.
Девушка молча смотрела на меня. Зомби улыбались: по сравнению с безупречно одетыми гостями, я выглядел даже хуже, чем они.
Тут до меня дошло…
Это был поэтический поединок, соревнование. Где обменивались смыслами, мне не понятными. И догадался, что должен дать поэтический ответ.
Резкий прожекторный свет мешал сосредоточиться.
Я неожиданно для себя вошел в состояние суперпозиции и тотчас же знал кому и что нужно сказать. Слова вспыхнули в голове, и я повернулся к человеку в белом.
Это был отрывок, которой я учил в школе на Земле.
Стихотворение не казалось хорошим выбором… Сложно сказать, как в суперпозиции интуиция считает варианты. Возможно, произошла ассоциативная привязка через символы «вина», «плоть», «смерть».
