– Ненависть – это сила, – прошелестела Малика. – Она разрушительнее любви и страха. Ты когда-нибудь встречала людей, вынужденных ненавидеть? У них внутри огонь – и не хуже драконьего.
– Он убивает их.
– Он дает им мощь. А уж потом убивает. – Малика пожала плечами. – Если бы люди ненавидели Сармата больше, чем боялись, он бы давно был мертв.
Бабка рассказывала Кригге много историй. И иногда в них встречались такие женщины, как Малика. Они растили сыновей для мести. Доставаясь завоевателям, резали их на ложе. Жгли дома тех, кто сгубил их род.
– Но вы же не только боитесь его. – Малика склонила голову. – Вы, жители деревень в Пустоши, называете себя княжьими людьми – такими, что живут в Гурате, Черногороде или в Волчьей Волыни. Но вы слушали степные сказки о том, как велик Сарамат-змей. Ох как он могуч, как опасен. Вы прятали в своих подполах тукеров, когда те зарезали моего старшего брата. Мой отец не выжег вас только потому, что решил, будто это был честный бой. И, как тукеры, вы боитесь Сармата – и восхищаетесь им. Это отвратительно раболепное чувство.
И в Горбовичах текла тукерская кровь – одна из их прародительниц была ханской дочерью. Но жили они, как и все в Гурат-граде, по заветам Княжьих гор. Степь меняла их быт, но не костяк. И Кригга застыла: для их деревни Сармат действительно был внушающим ужас, жестоким, но божеством.
– А разве им не стоит… – Она поздно спохватилась.
– Восхищаться? – зло усмехнулась княжна. – Черви откупились тобой. Ты была им сестра и дочь, а они швырнули тебя Сармату. Вот они, ваши страх и обожание. Приятно?
Нет.
– Это спасло мою деревню.
– Уверена?
Нет.
– Но даже если спасло, не мерзко ли принимать подачку от такого, – Малика скривилась, – существа? Ты, кажется, любишь легенды. Кем был Сармат?
Кригга, устроившись у стены, подтянула к груди колени.
– Княжьим сыном. Тукеры говорят, что ханским. Но он обрел великий дар.
– Он украл его. И пытался отнять власть у человека своего рода – а каждая власть от богов. Значит, он был мятежником и вором.
Кригга ждала, что Матерь-гора содрогнется, но этого не случилось. И тогда задумчиво наморщила светлые брови.
– Но ведь и твои предки захватывали власть. – Увидев, как изогнулись губы Малики, Кригга забеспокоилась. – Разве нет?
– Хан Багсар позвал моего праотца, жившего на юге Княжьих гор, править в Гурате. Он сам окропил его лоб миром и сам подал ему венец.
Гурат недаром считался кровавым городом. Хан Багсар прибегнул к помощи могущественного чужака потому, что опасался собственных братьев. Первый князь, который даже не был прямым предком Горбовичей, разбил тукерские орды. Уничтожил приближенных к престолу изменников и отстроил Гурат ввысь и вширь.
– Мой праотец убил хана Багсара, когда тот задумал от него избавиться, чтобы получить богатый город и усмиренную степь.
Степь недолго была спокойна. Тукеры не приняли новую власть, и кровь щедро оросила Пустошь. Поэтому в тукерском языке «ксыр афат», княжьи люди, еще означало «захватчики». «Враги». И сейчас в глубине степи существовали особые ритуалы. На праздниках тукеры сворачивали головы соколам – символу нынешних правителей Гурат-града.
«Если такая власть от богов, то очень злых», – подумала Кригга. Злых и великих, потому что, что ни говори, предки Горбовичей сделали «город ослепительных ханов» жемчужиной Княжьих гор. Оплотом прославленных князей. Словно услышав ее мысли, Малика спросила:
