…Спустя годы она пересматривала деревенские фотографии и радовалась, и благодарила юную себя за то, что сфотографировала всё это: гроздь калины под забором; крапиву у облупившегося ящика с газовыми баллонами, замок от которого насквозь проржавел, а ключ – давно утрачен; осевшую кладку с раскрошившейся белёсой глиной; лопнувшие от спелости вишни, валяющиеся в траве, и ос над ними; рыжие настурции и бордовые флоксы. Такая нежность, такая полюбленность льётся из каждого кадра: камень, нагретый на солнце; перевёрнутые вымытые банки на штакетнике; тряпка сюзюлёвого цвета, некогда бывшая маминой юбкой, держась за которую Таня училась ходить; алюминиевый ковшик в двадцатилитровом молочном бидоне с родниковой водой; колобашка для воды, у которой нерадивый соседский работник Ванька оторвал ручку при поднятии канистры из родника, в чём не признаётся. Вот они, старухи – баба Валя, баба Надя, баба Маруся – нарядные, плоть от плоти этой земли и ещё не лёгшие в эту же землю. Вот коровы – все одной масти, тёмно-коричневые, почти чёрные, с белыми мордами. Вот просто дорожная пыль, не прибитая грибным дождём только потому, что её укрыли лопухи размером с человеческий рост. Если бы Таня стала писательницей или художницей, она бы запечатлела всё это – и дождь, и пыль, и лопухи – в каком-нибудь бессмертном произведении. А пока она бережно хранила их – нет, даже не в памяти, а на уровне ощущений – в своём сердце.
Милое, дорогое, незабвенное детство! Отчего оно, это навеки ушедшее, невозвратное время, отчего оно кажется светлее, праздничнее и богаче, чем было на самом деле?
А.П.Чехов
Отсидев полтора часа в очереди к педиатру за справкой для детского сада, мама пятилетней Леры торопилась покинуть поликлинику. Обдумывая, получится ли заскочить за продуктами до наступления обеда в магазине, она волокла дочку за руку по больничному коридору и рассеянно отвечала на её вопросы. Мимо девочки проплывали таблички на кабинетах: ЛОР, окулист, не-вро-па-то-лог, главврач, регистратура… Юрист?
– Мам, а кто такой юрист? Он что лечит?
Мама, в очередной раз выдернутая вопросом из воображаемого магазина, как могла, объяснила дочери, кто такой юрист.
– О! Я буду юристом! – безапелляционно заявила малышка.
Этот в определённом смысле исторический визит к детскому врачу не оставил никакого следа ни в памяти Леры, ни её задёрганной мамы.
Семья Максимовых, как было принято в их круге общения, старой московской интеллигенции, состояла только из инженеров: дедушка, мама, папа, оба Валериных брата – старший и даже младший, который получил образование уже после распада Советского Союза. Последние трое были ещё и кандидатами наук. Распространённый в среде технической интеллигенции снобизм, предписывающий считать достойными специалистами лишь физиков, химиков, математиков и инженеров, в семье Леры не ощущался. Ей прочили карьеру врача, но недолго: от анализа крови из пальца у Леры кружилась голова, а когда брали кровь из вены, девочка теряла сознание.
Комбинация природных качеств Валерии позволила бы ей преуспеть во множестве профессий. Здесь был и пытливый ум, и способность видеть «картинку» целиком, отмечая несоответствие ей мелких, но важных деталей, и великолепная память, и то, что позже назовут эмоциональным интеллектом. Лера была от природы эмпатична и бережно относилась к людям. Её шестым чувством было чувство социальной справедливости.
