Читать онлайн Лина Юрьева - Гольфистка

Пролог

– Сука… я тебя прикончу, – прохрипел он, сползая по стене, зажимая рану в боку. Кровь тёмными каплями срывалась сквозь пальцы, оставляя след на паркете. – Твоя семья мне теперь по гроб жизни должна… иначе тебе хана.

Влада стояла, будто окаменев, нож с липкой, ещё тёплой кровью выскользнул из её пальцев и с глухим стуком упал на пол. Руки дрожали. Губа разбита. Волосы растрёпаны, словно по ним прошлись когти ветра. В её глазах не было сожаления – только ужас. Ужас от содеянного и от него. От того, кого она когда-то называла мужем.

Но в этот раз – она не замолчала. Не проглотила. Не спряталась.

Когда он снова поднял руку, в ней что-то щёлкнуло. Больше не было покорной, терпеливой жены. Был только гнев. Животный, острый, как осколок. И он сам. Тот, кто изменял. Кто кричал. Кто бил.

Она вспомнила, как сглатывала обиду – тугим, рвущим на горле комом. Как жила с постоянным страхом – каждое слово, каждый жест могли стать поводом для вспышки ярости. А потом – синяки, оправдания, тишина.

– Пр… прости… – выдавила она, судорожно глотнув воздух. Горло сдавило, как будто внутри был комок стекла. – Я сейчас вызову скорую.

Её ноги, будто вата, несли её в спальню. Телефон на зарядке казался раскаленным. Пальцы еле попали на экран. Она набрала номер. Голос на том конце был спокойным, почти бездушным. Инструкции. Команды. "Остановить кровь". "Не допустить потери сознания". "Ждать". Но потом – вопрос. Как это произошло?

Влада замерла. Горло пересохло. Она пробормотала что-то несвязное. Сказала, что не помнит. Но нож всё ещё лежал на полу, как крик, как улика.

Она вернулась, прижала полотенце к ране. Антон зашипел от боли. Даже в таком состоянии он продолжал отдавать приказы:

– Влада, приведи себя в порядок. И убери нож. Если приедет полиция – мне будет сложно тебя отмазать.

– Прости… Я не хотела… – снова, как мантра, шептала она. Шептала и сама не верила в эти слова.

– Эй, Влада, – голос его стал тихим, холодным, как змеиное шипение. Его окровавленная рука метнулась к её горлу. – Засунь свои извинения себе в глотку. Ты заплатишь за это. Обещаю.

Мир сжался. До узкого, тёмного коридора. До холодного прикосновения пальцев на коже. До тошнотворного страха, который парализовал.

Она хотела убежать.

Ей даже показалось на секунду, что в тюрьме – спокойнее. Безопаснее, чем рядом с ним.

Механически, будто во сне, Влада отмыла нож, засунула его в посудомоечную машину. Ополоснула лицо. Зачесала волосы. Опустила рукава водолазки, скрыв синяки. Губы больше не дрожали – только глаза всё ещё выдали, что внутри бушует шторм.

Стук. Один, другой.

Дверь.

Она подошла к ней, но не сразу открыла. Пальцы висели над замком. Её взгляд скользнул к Антону – бледный, всё ещё живой. "А что если бы…" – подумала она. Мелькнула мысль. Опасная, липкая, запретная. Но она отогнала её, как тень.

Чёрная железная дверь щёлкнула, открылась. В комнату ворвались врачи. Крики. Приказы. Возня. А Влада просто стояла. И смотрела. Как будто душа осталась где-то там, на полу, рядом с ножом.

Антона увезли. Сирены скорой быстро стихли, оставив после себя звенящую пустоту. Дом будто выдохся – стены, пропитанные страхом, замерли, наблюдая за Владой. Она стояла в коридоре, опустив руки. Всё её существо хотело только одного: исчезнуть. Тишина не спасала. Она давила.

Влада медленно закрыла дверь, будто отгородилась от мира. Щёлкнул замок. Щелчок, как выстрел. Всё внутри задрожало, но снаружи – ни мускул не дрогнул. Она вернулась в гостиную. На полу темнело пятно крови. Багровое, зловещее. Словно сама боль пропитала этот ламинат. Улики были повсюду – её отпечатки, полотенце, следы на плитке в ванной. Всё это кричало: она сделала это. Но хуже всего было зеркало. Влада подняла взгляд – и встретилась с отражением. Разбита. Уставшая. Глаза, полные страха и… облегчения? Или это безумие?

– Это не я… – прошептала она. – Это он. Он заставил. Он…

И вдруг – звонок. Не телефон. Звонок в дверь. Настойчивый. Слишком резкий. Сердце ухнуло вниз. Полиция. Она знала. Просто знала.

– Влада Рейган? – голос за дверью был спокойным, деловым.

Она открыла – чуть приоткрыла, словно могла этим отсрочить приговор. Два человека в форме. Мужчина и женщина. Синие куртки, папка в руках, серьёзные лица.

– Мы из участка. Хотим задать вам несколько вопросов по поводу происшествия с вашим мужем.

– Конечно, – выдавила она. Голос дрожал. – Проходите.

Они не осматривали дом сразу – сначала разговор. Улыбка. Давление. Вежливость с острыми краями.

– Вы сказали по телефону, что не знаете, как это произошло, – заметила женщина, поглядывая на блокнот. – Это довольно необычно. Учитывая, что вы были дома.

Влада сглотнула. Она не репетировала. Она не успела продумать легенду.

– Он… он был пьян. Мы поссорились. Я вышла на кухню, потом услышала крик… а потом – кровь.

– И вы не знаете, откуда у него ножевое ранение?

Молчание. Полсекунды. Слишком долго.

– Нет… не знаю…

И тут мужчина из группы произнёс:

– Можно нам осмотреть дом? Это обычная процедура.

Холод пронёсся по позвоночнику. Всё внутри сжалось. Она кивнула. Они разошлись по комнатам. Она слышала, как скрипят половицы под их шагами, как кто-то открывает посудомоечную машину. Она закрыла глаза.

– Влада?

Она обернулась. Женщина стояла в дверях, в руках у неё был нож. Тот самый. Упакован в прозрачный пластиковый пакет.

– Знаете, ножи обычно не моют, если они случайно ранят мужа, – тихо сказала она. – Их бросают. Или держат. А вы – отмыли. Это вызывает… вопросы.

Что-то внутри Влады сорвалось с якоря. Она сжала ладони в кулаки, ногти вонзились в кожу.

– Вы не понимаете… он убивал меня по кускам. Каждый день.

Тишина. Женщина не ответила. Только сделала шаг ближе.

– Это звучит как отчаяние. Но также – как мотив.

Влада опустила глаза. Руки дрожали. Она снова увидела ту сцену – как он тянется к ней, как сжимает горло, как всё краснеет перед глазами.

– Я не хотела. Просто… я выжила. Это всё.

Она не плакала. Слёзы были выбиты годами боли. Полицейские переглянулись. И только женщина, на секунду, смягчилась. В голосе её появилась тень сочувствия:

– Быть может, вам нужен адвокат. Или психолог. Или… новая жизнь.

Но для этого, Влада понимала, нужно пройти через ещё один ад. Суд. Вопросы. Подозрения. И, может быть, через это – она, наконец, выйдет на свет. Однако, ничего из придуманного ей кошмара не свершилось.

Антон, как и обещал отмазал её и больше ей ничего не угрожало. Но совесть убивала Владу изнутри, её казалось, что если она останется рядом с ним, то это может повториться, на следующий день она, пересилив себя пришла к нему в больницу и принесла фрукты. Будто этого достаточно, подумала она.

Больница пахла обеззараживающим раствором, стёртым временем и чем-то безнадёжным. Серые стены, облупленные подоконники, усталые лица в халатах. На фоне белых простыней – Антон казался ещё более чужим. Слишком живым. Слишком настоящим. Он дышал. Смеялся. И этого, казалось, уже было достаточно, чтобы сводить Владу с ума.

Она стояла у порога, сжимая в руках прозрачный пакет с фруктами, как школьница, принесшая подарок преподавателю, которого боится. Пальцы замёрзли, но ладони потели. Она ощущала, как липкая влага скапливается под ногтями. – А вот и ты… – услышала она его голос – хриплый, но бодрый. Даже с нотками нежности. Ненастоящей. Токсичной. Обволакивающей, как мёд, под которым прячется яд.

Он разговаривал по телефону. В голосе – лёгкий смех. И этот смех пронзил её. Как осколок.

Смеётся. Он, сука, смеётся. После всего, что было. После крика. После удара. После ножа. Он – лежит в кровати, жалуется на швы, и всё ещё смеётся. С ней он не смеялся. С ней он кричал. Сжимал запястья, пока под ногтями не выступала кровь. Заставлял оправдываться за каждое движение, за каждый взгляд, за каждый вдох. И вот он смеётся. Не с ней. Не ради неё.

Влада сделала шаг. Потом ещё один. Пакет с фруктами треснул – тонкая ручка порвалась от напряжённой хватки. Апельсин покатился по линолеуму, ударился об стену.

– Что ты стоишь, как призрак? – усмехнулся Антон, отключив звонок. Он выглядел… хорошо. Ужасающе хорошо. Лицо немного осунулось, но в глазах – огонь. Оживление. Торжество. Он знал. Он всегда знал, что останется на плаву. Что выкрутится. Он привык выходить сухим даже из крови.

– Я принесла тебе фрукты… – произнесла она почти шёпотом. Голос её звучал чуждо, как будто говорила не она. Как будто её тело действовало автоматически, пока разум был где-то в другом месте – в ванной, где она мыла нож.

Антон махнул рукой. – Поставь куда-нибудь. Иди сюда, присядь. Ты вся дрожишь. Он говорил мягко. Обволакивающе. Почти заботливо. Это и пугало больше всего. Она присела. Механически. Как в замедленной съёмке. Взгляд цеплялся за детали: капельница с медленно капающей жидкостью, бинт на его боку, пластиковый стакан с недопитым чаем. Он потянулся к ней – пальцы обожгли кожу.

– Как хорошо, что ты рядом, – прошептал он. – Только с тобой я в безопасности.

Безопасности? От кого? От неё самой?

Она вспомнила: как он впервые схватил её за волосы. Как после одной вечеринки он заломал ей руку за спину – просто, потому что она не ответила на звонок. Как он заставил её подписывать бумаги, даже не читая. Как однажды, пьяный, он прошептал: "Ты – просто временно. А потом будет по-настоящему."

Он не знал, что она тоже умеет быть по-настоящему. Что настоящая Влада не глотает больше грубые слова, как колючие куски мяса. Что настоящая Влада – опасна. Почти незаметно она выпрямилась. Подтянула водолазку. Заставила губы улыбнуться.

Сыграй. Ты можешь. Ради выхода. Ради компании. Ради жизни.

Антон взглянул на неё с привычным подозрением. – А ты ведь думала, что я умру? – Он усмехнулся. – Не бойся. Теперь ты навсегда моя.

Нет, подумала она. Я – больше ничья.

Их брак был основан лишь для выгоды для него и ее родителей, но никак не для самой Влады. Правда, бизнесом отца. последние полгода занималась она, но Антон об этом не знал. Как только компания полностью перейдет ей, Влада сможет уйти от мужа и “Eclipsa” сможет стойко стоять на своих ногах.

Компанию образовали родители отца Влады, всё началось с того, что дядя, младший брат отца, перестал узнавать свою мать.

Профессор Вера Ли, нейропсихиатр с мировым именем, десятки лет занималась изучением механизмов памяти. Её работы цитировали в Гарварде. А потом – в одну дождливую весну – её пятилетнему сыну поставили диагноз: острая диссоциативная амнезия на фоне травмы. Он выжил после пожара. Но мозг будто вычеркнул мать.

Он смотрел на неё, как на чужую. Плакал, когда она прикасалась. Отталкивал. Звал «другую женщину», которой не существовало. Веру разрушало это безмолвное отторжение сильнее, чем смерть могла бы.

Первые исследования она вела в одиночку – на оборудовании, установленном прямо в её подвале. Затем привлекла частного инвестора – Георга Дэйли, таинственного бизнесмена, чьи интересы лежали на стыке технологий и биоуправления. Он дал ей лабораторию, доступ к базе данных пациентов и абсолютную свободу.

Так родилась компания под названием "Eclipsa".

Название – не случайность. Затмение. Бабушка хотела затмить боль. Затмить травму. Стереть страдания из памяти – навсегда. Сначала – для сына. Потом – для мира.

Но чем глубже они заходили, тем тоньше становилась грань между лечением и манипуляцией. Они научились вживлять ложные воспоминания, стирать фобии, перезапускать личность. То, что начиналось как попытка исцеления – превратилось в инструмент контроля.