– Черт, я бы, наверное, все равно проигрался. Но игрок, который не может найти извинительного предлога для своего проигрыша, – человек конченый.
– Литературщина, – сказал я.
– Шаль, я не умею писать, а то накорябал бы сценарий вместо тебя.
– Благодарю.
– Сколько он вам платит?
Я сделал неопределенный жест рукой.
– Я напишу сценарий, а гонорар разделим пополам, идет?
– Идет.
– Нет, – вмешался Джон, – вы что, за дурака меня держите? Я уж как-нибудь сумею узнать руку автора.
– Черт с тобой, – сказал Франсуа. – Пускай тебе пишет Тэб Джонс своим хреном.
На том мы и сошлись, за что и подняли стаканы. Начиналась замечательная ночь.
Я сидел на табурете, привалившись к стойке в баре Муссо. Сара пошла в туалет. Здесь у стойки было хорошо, стойка как стойка, а зал мне не нравился. Он назывался новым залом. Старый зал был с другой стороны, я ходил туда поесть. Там было сумрачно и тихо. В былое времечко я брал меню, пробегал его глазами, бросал официанту «ну ладно, это потом» и заказывал выпивку. Иногда я приводил с собой дам не слишком безупречной репутации, мы понемножку набирались, начиналась перебранка, их голоса звучали все громче, содержимое стаканов лилось мимо глоток, и они требовали еще и еще выпивки. Тут я выдавал дамам деньги на такси, просил удалиться и дальше напивался уже один. Вряд ли эти денежки шли по назначению. Когда бы я ни закатился в бар Муссо, погуляв на стороне, меня неизменно встречали ласковыми улыбками. Как ни странно.
И вот я сидел, привалившись к стойке, в новом зале яблоку негде было упасть, набились по большей части туристы, они галдели и выворачивали шеи от любопытства, а глаза их горели адским огнем. Я попросил бармена налить мне еще, и тут кто-то хлопнул меня по плечу.
– Как дела, Чинаски?
Я обернулся. У меня никуда не годная зрительная память. Я могу проболтать с вами целый вечер, а наутро не вспомню, кто вы такой. Если бы мою мамашу выкопали из могилы, я бы и ее не признал.
– В порядке. Взять вам что-нибудь выпить?
– Нет, спасибо. Мы не знакомы. Я Гарольд Фезант.
– А, да. Джон говорил, вы собираетесь…
– Вот именно. Хочу финансировать постановку вашего сценария. Я читал ваши книги. У вас отличное чувство диалога. Читал, читал. Это очень кинематографично.
– Вы вправду не желаете выпить?
– Нет. У меня дела в конторе.
– Ну как знаете. А чем вы в последнее время занимаетесь, Фезант?
– Только что закончили фильм о жизни Мака Деруака.
– Неужто? И как называется?
– «Сердечная песня».
Я сделал большой глоток из стакана.
– Вы, должно быть, шутите. Вы что, всерьез назовете фильм «Сердечной песней»?
– Да, он будет называться именно так. – Он осклабился.
– Не дурите меня, Фезант. Нет, ну вы и хохмач! Надо же, Деруак – и «Сердечная песня»! С ума сойти!
– Нет, – сказал он, – я не шучу. Он повернулся и ушел.
Тут вернулась Сара. Она взглянула на меня с подозрением.
– Чего это ты дыбишься?
– Позволь мне тебя угостить, и я отвечу. Заодно я долил и себе.
– Угадай, кого я сейчас встретила в старом зале, – сказала Сара.
– Кого же?
– Джонатана Уинтерса.
– А-а. А теперь сама угадай, с кем я болтал в твое отсутствие.
– Да с какой-нибудь старой шлюшкой.
– Нет. Хуже.
– Хуже не бывает.
– Я разговаривал с Гарольдом Фезантом.
– Продюсером?
– Да. Вон он сидит за столиком в углу.
– Ой, правда!
– Не оглядывайся. И не маши. Пей лучше. И я с тобой.
– Да в чем дело-то?
– Он, видишь ли, собирался дать деньги под сценарий, которого я не написал.
