Наступил долгий период молчания, прерываемый только тихим гудением аппаратуры, следящей за состоянием Дэвида. Оба – Эмили и Марк – понимали, что столкнулись с чем-то большим, чем просто технической проблемой. Они столкнулись с этическим кризисом.
– Нам нужно сообщить об этом комитету по этике, – сказал наконец Марк, его голос звучал тихо.
Эмили кивнула. – Да, – согласилась она, – нам нужно прояснить ситуацию. Но я не хочу, чтобы кто-то вмешался в эксперимент. У нас еще есть шанс исправить ситуацию. Нам нужно … найти способ контролировать эти… всплески.
– И как мы это сделаем? – спросил Марк. – Мы не знаем, что их вызывает.
– Мы разберемся, – уверенно заявила Эмили, но в её голосе слышалось сомнение. – Мы найдем решение. Мы должны.
В следующие дни, Эмили и Марк работали без устали, погрузившись в анализ данных, в бесконечные обсуждения и споры. Они провели сотни симуляций, разрабатывали новые алгоритмы и пытались предугадать все возможные сценарии. Они проводили дополнительные тесты, анализируя взаимодействие различных областей мозга и пытаясь определить источник «структурированных» всплесков активности.
Постепенно стало ясно, что проблема не в технике, а в самой концепции проекта. Они пытались переписать личность, не понимая ее до конца. Личность оказалась не просто набором нейронных связей, а сложной, динамической системой, способной к саморегуляции, к самосохранению. И “Проект Перерождение”, вместо того, чтобы “перерождать” человека, вызывал в нем своеобразный “внутренний конфликт”, борьбу между старой и новой личностью.
– Эмили, – сказал Марк, в очередной раз показывая ей графики, – мы видим все более явные признаки… фрагментации личности. Как будто у Дэвида образуются… две отдельные личности.
– Я знаю, – ответила Эмили, ее лицо было белым от напряжения. – Это… это ужасно. Мы создали монстра. Не того, которого планировали.
На одном из совещаний, где Эмили пыталась убедить остальных членов команды в необходимости внести корректировки в эксперимент, возникла ожесточенная дискуссия.
– Вы хотите сказать, что все это время мы занимались… самоубийством? – спросил один из ученых, его голос был полон негодования. – Вы подвергли опасности жизнь Дэвида!
– Нет, – ответила Эмили, ее голос дрожал, – я пытаюсь предотвратить худшее. Мы можем контролировать ситуацию, если … если внесем необходимые корректировки. Но время уходит.
– Какие корректировки? – спросил другой ученый, скептически. – Мы уже потратили годы, миллионы долларов. Вы хотите все переделать?
– Это не вопрос денег, – сказала Эмили, ее голос стал тверже. – Это вопрос этики, вопрос жизни человека. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы спасти Дэвида.
Ожесточенные споры продолжались часами, Эмили защищала свою точку зрения, снова и снова рассказывая о не предвиденных проблемах. Она показывала новые данные, объясняла свою теорию о фрагментации личности, приводила аргументы, подтверждающие необходимость вмешательства. Но многие из ее коллег были настроены скептически, или даже враждебно. Они опасались, что корректировки могут привести к непредсказуемым последствиям.
Некоторые ученые высказывали даже предложения о прекращении эксперимента, о полном прекращении проекта «Перерождение». Но Эмили была непреклонна. Она не хотела терять время. Она не хотела, чтобы Дэвид стал жертвой их ошибок.
Наконец, после долгих дебатов, Эмили удалось убедить команду в необходимости внесения изменений. Но это был лишь первый шаг на пути к решению сложной проблемы. Впереди их ждали новые испытания, новые решения. Нависающая тень сомнения накладывала отпечаток на каждое решение, каждый шаг.
