Голова Медузы Горгоны - страница 10
– Нет, нет, Ханэй, ты слишком торопишься, – как сквозь вату услышал он гортанный смех женщины и обнаружил, что держит её в объятиях и покрывает поцелуями её дивную шею и упругую грудь. – Не торопись, друг мой. Ты же всё ещё любишь свою Нэю, не правда ли? Но я-то знаю, что она не слишком стремится сделать тебя счастливым, – её чувственный смех умолк, и взгляд жрицы потемнел… – Я знаю, что отец подыскал ей мужа, богатого и старого, а она не собирается перечить отцу, она согласна тебя променять на этого богатого старика!.. Разве это справедливо? – голос её зазвучал вкрадчиво, и жрица провела кончиками душистых пальцев по лицу юноши, по его лбу, лаская, – снизу вверх – и зарылась ими в его золотых волосах. – Ты такой красивый! Молодой и любящий! А она! – голос её возмущённо задрожал, – она готова бросить тебя ради богатства… Ну это ли справедливо?! – Ганая внезапно потянула юношу за волосы, откинув его голову назад, и жадно прильнула к его губам…
Ханэй успел только подумать, что это действительно совсем несправедливо, и тут же полностью отдался её воле…
…Когда страсть обоих была удовлетворена, и юноша, со всё ещё кружащейся от взрывоподобного завершения акта совокупления головой лежал на каменной скамье, медленно приходя в себя, Ганая встала, грациозным движением рук поправила одежды, причёску с диадемой в волосах и, ни слова не говоря, растворилась в сумерках наступающего вечера.
«Что это было? И что я наделал?!» – в ужасе вдруг вскочил со скамьи юноша. Однако мгновенно вспомнилось, о чём жрица рассказала ему – Нэя предала его, бросила ради богатства! А притворялась, что любит!
«Хорошо, Нэя, будь по-твоему: возможно, именно так Боги и решили за нас. Но с такой же силой, с какой я любил тебя, теперь я буду тебя ненавидеть. Берегись!»
Ханэй стремительно выбежал из грота, и сумерки так же мгновенно, как до этого Ганаю, поглотили и его. Лишь растоптанный, утративший всю свою чистоту и прелесть бледно-голубой ирис, выпавший из волос Нэи, остался лежать на каменном полу безучастного к людским драмам грота, как напоминание о прежней целомудренной любви двух юных сердец. И одному из этих сердец вскоре предстояло перестать биться…
***
Среди ночи Катя проснулась. Ей что-то приснилось, а что – не могла вспомнить: как корова языком слизнула! Но было там, во сне, что-то тревожное, отчего между лопаток сейчас ощущалась тупая боль и беспокойные токи пронизывали всё межрёберное пространство.
Рядом на кровати сопела Агния. Ей, видимо, тоже снилось что-то экстраординарное, потому что посапывание вдруг сменилось отчётливым храпом, который она сама же и прервала, перевернувшись на бок, но сразу после этого пошли почмокивания, и очень тоненьким, совсем не своим голосом она резко произнесла:
– Катя! – и тут же заохала и задвигала руками.
«Во даёт! – изумилась Катя. – Неужели так на неё подействовала моя фраза про Антона?»
Она совсем проснулась и начала слушать придыхания Агнии и нечленораздельные звуки, среди которых ещё несколько раз прозвучало её имя. Прислушиваясь к тому, что происходило с Агнией, Катя не заметила, как её внимание перешло на Антона.
«Интересный молодой человек… хотя, что в нём такого уж интересного! А вот Агния как будто не в себе. Ревнует, что ли? Подумаешь, Антон мне улыбнулся и взялся рюкзак нести».
Но Катя чувствовала, что не совсем откровенна сама с собой. Дело было не в их, её, Кати и Антона, словах и действиях, а в той интонации, с которой она произнесла ту фразу о его внешности, и в той эмоции, которая проскользнула в улыбке Антона, предназначавшейся ей. И потом эта неловкая пауза перед домом… Агния не могла этого не заметить.