Ерифий помолчал. Нэя, замерев, стояла перед ним, опустив глаза, и с тревогой ожидая продолжения.
– Дитя моё! Знаю, не много времени уделял я тебе, занятый походами и сражениями со страшным Удриллой. Но всем сердцем хочу я тебе счастья. И вижу я, что ожидания мои в отношении Ханэя не оправдались. Не стал он ни мужчиной настоящим, ни воином. Все мысли его занимают не спортивные состязания и воинские тренировки, а лишь поэзия и музыка. Не станет он настоящим мужчиной… Мягок он и податлив… Ум его не рассудительный, но чувственный, и что ждёт его на пути таком – не берусь предсказать, но воином ему не быть. А посему – и мужем твоим! – закончил свою речь Ерифий, сверкнув глазами.
Нэя пошатнулась и едва устояла на ногах.
– Вижу – тяжело тебе это слышать. Но есть и хорошая новость для тебя: хочет взять тебя в жёны Тэрий, из рода Сигелов. Знатный, богатый… и отважный воин! Жена его, Парисия, умерла в родах, как и мать твоя, оставив младенца сына на руках Тэрия… Да-а-а… Достойным юношей воспитал он сына… Но сейчас речь не о его сыне, а о нём самом. Так вот… Старше он тебя, дочь моя… старше на двадцать лет. – Ерифий увидел, как побелело лицо дочери, и взгляд его смягчился: – Но это ничего не значит, дитя моё. Я хорошо знаю Тэрия и верю, что с ним ты будешь счастлива. – Взгляд его снова обрёл жёсткость: – Думаю, свадьбу сыграем на Лунный День. Я всё сказал.
Ерифий поднялся со скамьи, и хлопнув в ладоши, призвал к себе рабынь, сразу позабыв о дочери.
Не чувствуя под собой земли, девушка как во сне прошла через залу и вышла на террасу. Перед ней раскинулся парк – весь в солнечном свете и ярких красках экзотических цветов. Но она не видела ничего. Слёзы, беззвучные и горькие, пролились на ступени террасы, по которым Нэя спустилась в сад. Там, среди тисовых аллей, нашла она скамью, и присев на неё, отдалась своей печали. Перечить отцу она не смела…
***
Сначала рыть было нетяжёло. Земля на дне ямы не была утрамбована и потому легко сгребалась в кучу. Но по мере того, как снимался слой за слоем, дно становилось все плотнее и наконец уплотнилось настолько, что Катя не могла уже больше копать землю без какого-либо подручного средства. К этому времени она уже настолько выдохлась, что, не найдя вокруг ничего, с помощью чего можно было бы продолжить работу, села на созданный ею, утрамбованный земляной уступ возле одной из стен ямы и задремала…
…Что-то больно ударило её по ноге. Она вскрикнула и открыла глаза. Над головой, там, наверху, в солнечных лучах сиял летний день, качая верхушками деревьев, а у её ног лежала приличной толщины ветка, на одном из концов которой в виде кочерги торчал толстый и длинный сучок.
Катя посмотрела наверх, но кроме чистого неба и упруго раскачивающихся верхушек деревьев, ничего больше не увидела.
«Откуда же она такая прилетела? Хорошо – не по голове».
Она внимательно пригляделась к ветке, взяла её в руку, и тут до неё дошло, что это и есть тот необходимый инструмент, без которого она ещё долго рыла бы землю, обдирая руки и ломая ногти.
Тогда Катя снова подняла голову и, непонятно кому там, вверху, с чувством произнесла вслух:
– Спасибо!
…И вот уже её подбородок коснулся травяного края ямы. На уровне глаз серебрился мох и зеленели кустики брусники с бледно-рубиновыми ягодками. Ноги плотно стояли в последних вырытых земляных ямках на стене, и Катя, согнув обе руки в локтях, крепко оперлась ими о травяной настил, постояла так немного, вдыхая аромат леса и собираясь с силами, а потом, сосчитав до трёх, подтянула своё тело и перевалила его через край ямы.
