Но даже если бы что-то пошло не так, ну что мы могли бы изменить? Сложнейшая нанотехнология, работающая с человеческим телом в настолько микроскопических масштабах, по сравнению с которыми человек – как соседняя галактика по отношению к измученной нами старушке Земле.
Мы могли только наблюдать и молиться.
Что мы все, и делали – Анна Владимировна откровенно, не скрываясь, сжав пальцами крошечный крестик на пышной груди, бормоча и раскачиваясь из стороны в сторону, а мы с Семёном про себя – корявыми, нестройными словами не особо привыкших к общению с Богом людей.
Сама операция закончилась через четыре часа. Раздался тонкий писк. Это означало, что все системы в порядке, все показатели в норме. Сам звук был ужасно пошлым – как будто еду в микроволновке разогрел, пришла мне в голову совершенно нелепая ассоциация. Я и не удивлюсь, если этот зуммер, точнее, издающий звук механизм, и впрямь выполнен тем же способом, что использовался в других бытовых приборах этого же производителя. Китайцы же, что с них взять…
Тишина снова окутала нас – жуткая, стеклянная и холодная. Я покрылся мурашками – готов спорить, что не я один.
Мы переглянулись.
– Получилось?.. – не то спрашивая, не то утверждая, произнёс Семён.
Я ничего не ответил. Вроде бы да…
Вот только что именно у нас получилось?
– Уберите всё, – не своим голосом сказал я, снимая практически не пригодившиеся резиновые перчатки.
– И… – я запнулся, – остатки донорского материала.
Анна Владимировна, вздрогнув, взялась за носилки с телом Головы и выкатила их в коридор.
Теперь передо мной лежал человек в круглом пластиковом шлеме, похожем на мотоциклетный. Трудно было даже поверить, что ещё совсем недавно вместо этого тут были два ужасных развороченных трупа. Кожа на лице была белой как мел, и это жутковато контрастировало со смуглым телом. Я представил себе, как будет выглядеть этот человек через три недели, когда можно будет снять аппарат, и содрогнулся.
При нынешней косметологии, наверное, всё можно будет улучшить.
В наше время почти всё можно исправить, так ведь? Хотя цвет лица – это ведь такая малая часть того, что нужно было бы изменить – но тогда я этого не знал.
– Так… – охрипшим голосом сказал я. – Наблюдать постоянно, о малейших изменениях сразу же докладывать мне. Я у себя в кабинете, пока буду там.
Я вышел из операционной, отмахнулся от санитарок, которые по-прежнему толпились за дверью и попытались что-то у меня узнать, прошёл в свой кабинет и закрыл дверь. Достал из шкафа пачку сигарет, стряхнул с неё пыль, открыл окно и закурил. Морозный ночной воздух, жадно ворвавшийся в пропахший медикаментами воздух больницы, приятно холодил лицо, закручиваясь вокруг меня клубами пара с улицы… Но он не доставал до души, а именно там охлаждение сейчас требовалось как раз больше всего.
Я всё пытался понять, почему мне так неспокойно…
Сигарета не помогла. Да, в голове зашумело, на краткий миг мысль притормозила свой бег… и опять сорвалась в галоп, мимоходом отметив лишь расплескавшийся во рту противный табачный привкус.
Отвратительная всё-таки привычка! И как это я раньше мог курить по полпачки в день?
Я невидящим взглядом тонул в кромешной тьме за окном и размышлял о том, что произошло. Я выполнил свою работу. Сделал то, что должен был. Я спас человека, в конце концов!
«А какого человека именно ты спас, а? – ехидно кольнул меня внутренний голос. – Того, что сверху, или того, что снизу? А?»
