Головастик из инкубатора - страница 12

Сопровождаемые взрослыми, мы поднялись на четвертый этаж, по которому уже бегали какие-то ребята, свезенные в эту школу из множества других детских домов. Все они вскоре должны были стать моими одноклассниками. «Дети, подойдите ко мне!» – раздался повелительный голос нашей новой воспитательницы, весьма тучной, не в меру упитанной женщины, очень похожей на домработницу из популярного советского мультфильма «Малыш и Карлсон».

«Дети, меня зовут Раиса Борисовна – почти ультимативным тоном заявила нам эта Фрекен Бок. – Повторяйте за мной по слогам: Ра-и-са Бо-ри-сов-на!». Казалось, ей доставляло большое удовольствие заучивать вместе с нами свое имя и отчество. Спустя несколько минут, вполне удостоверившись в том, что мы стали скороговоркой произносить все, что от нас требовалось, дотошная воспиталка прервала тренировку нашей памяти и, изобразив на своем лице некое подобие улыбки, изрекла: «А теперь моем руки и строимся на обед».

Но, прежде чем мы попробовали интернатской баланды, Раиса Борисовна коротко и очень энергично рассказала нам о тех порядках, которые она для нас установила: «Дети, зарубите себе на носу: отныне вы всегда и везде будете ходить исключительно строем! Любые передвижения по интернату – будь то столовая, баня или медпункт – только с моего непосредственного разрешения! Баловаться и шалить я вам не позволю – имейте это ввиду! За каждое нарушение вы будете наказываться, и наказываться очень строго!».

Ее речь сразу же отбила у меня весь аппетит перед едой. «Как же так, – думал я, – воспитатели, утверждая, что мы должны вести себя хорошо, в конечном итоге, делают нам только плохо, потому что в их понимании мы должны забыть про все радости озорного детства и просто сдохнуть от тоски – что же в этом хорошего?! Эти странные взрослые почему-то считают, что если дети проводят свой день счастливо – прыгают, бегают, играют – то они тратят время впустую и только из учебы и соблюдения режима можно извлечь хоть какую-то пользу для себя. Но ведь большей глупости и придумать нельзя!».

Но Раиса Борисовна не слышала этих моих горьких размышлений – она, еле сдерживаясь, чтобы не заругаться матом, выстраивала наш класс для похода в столовую. «Эй ты, мальчик, черт бы тебя побрал! Становись вот за этой девочкой. Ты что, идиот, русского языка не понимаешь?! Мозгой туды, говорю!» – это выражение означало у воспиталки, что каждый во время движения должен был смотреть в затылок впереди идущего и, таким образом, выдерживать общий строй. Наконец, ей удалось соорудить что-то, навроде траурной колонны – к тому времени мы уже, кажется, окончательно поняли, как нам с ней «повезло» и не обольщались насчет своего будущего. «Три четыре – на выход!» – громко рявкнула Раиса Борисовна и мы с кислыми рожами захваченных в плен солдат начали спускаться по лестнице в интернатскую столовую.

Трапезная, в которой столовались детдомовцы, представляла из себя довольно затрапезную общепитовскую столовку, отделенную от кухни длинной перегородкой с едва заметным окошком для выдачи блюд. В большом, тускло освещенном зале стояло где-то с полсотни столов, за каждым из которых, сосредоточенно орудуя ложками, разместилось по несколько воспитанников. Несмотря на такое большое количество детского народу, в столовой было на удивление тихо. Слышалось только дружное чавканье, перемежаемое звуками довольных рыганий и коротких реплик воспиталок, напоминающих ученикам: «Когда я ем, я глух и нем!».