Голубь Святой Софии - страница 24

А потом колокола разом умолкли. В стране свирепствовала антирелигиозная кампания. В Новгороде колокола сотнями сбрасывали с колоколен, газеты пестрели обращениями трудящихся с требованием уничтожить «ненужные побрякушки, которые мешают людям трудиться и учиться». Пропал без вести знаменитый софийский звонарь Егорка, переливчатыми звонами которого заслушивался юный Сережа Рахманинов, живший у своей новгородской бабушки.

Так почему же теперь начальство требует спасать уцелевшие колокола, а вместе с ними памятник «Тысячелетие России», который еще недавно называли «памятником самодержавному гнету» и собирались отправить на переплавку, недоумевал Тейс. И сам себе ответил: все изменила война!

На высокой Софийской звоннице висели в пяти пролетах тринадцать колоколов, от совсем небольших до многотонных. По крутой и темной внутренней лестнице Николай Георгиевич взобрался наверх. Отсюда весь город был как на ладони. Вдалеке в голубом мареве искрилась и переливалась под жарким августовским солнцем безбрежная ширь громадного озера.

Но сейчас Тейсу было не до красот природы. С малыми колоколами он рассчитывал управиться с помощью талей, домкратов и лебедок. Но как спустить на землю эти многотонные махины? Если просто сбросить их с десятиметровой высоты нельзя, то они неминуемо разобьются.

Спасительную идею подсказала обыкновенная домашняя подушка, на которой он ночью ненадолго забылся тревожным сном. Наутро он собрал своих рабочих и объяснил задачу:

– Будем насыпать у основания звонницы толстую земляную подушку и на нее спускать колокола.

Землю брали из городских клумб. Таскали ее тачками, носилками, ведрами. Узнав, в чем дело, добровольно взялись помогать еще остававшиеся в городе женщины. Когда «подушка» была готова, освободили колокола от хомутов, которыми они были закреплены к балкам. Колокола, как на салазках, съезжали по смазанным солидолом бревнам, уходя в мягкую землю так глубоко, что на поверхности торчали только их «уши». Их вытаскивали лебедками, выкатывали через Тайничные водяные ворота на берег Волхова и грузили на баржу.

Перед тем как снимать самый большой «Праздничный» колокол, ударили в него последний раз, с трудом раскачав язык, весивший целую тонну. Далеко разнесся могучий бас великана, прощавшегося с родным городом.

За всем происходящим с волнением следил заместитель директора музея по хозяйственной части Александр Николаевич Семенов. К волнению за судьбу колоколов у него примешивались личные переживания. В ранней юности, поддавшись общим настроениям, он подписал обращение с требованием сдать новгородские колокола в переплавку на нужды мировой революции и до сих пор корил себя за это. Зато потом, став сотрудником музея, Семенов дал себе слово загладить эту свою вину.

Он облазил все новгородские колокольни, составив подробнейшую картотеку еще сохранившихся колоколов, а потом подписал обращение к самому председателю Совета народных комиссаров Рыкову с просьбой сохранить эти реликвии, несущие ценнейшие сведения о нашем историческом прошлом. Это было рискованно. Только что отгремело новгородское «музейное дело», и у Семенова были все шансы отправиться на Соловки вслед за своими коллегами.

К счастью, тогда все обошлось.

Но теперь многострадальные колокола снова оказались на краю гибели. Александр Николаевич с тревогой наблюдал за тем, как их встаскивали на баржу по наскоро сколоченному плотниками пандусу. Сюда же перенесли ящики с музейными экспонатами, картины и иконы больших размеров, а сверху уложили Корсунские и Магдебургские врата Софийского собора. Тяжело груженную баржу подцепил пароход «Механизатор», на палубе которого стоял молоденький капитан, почти мальчишка. Но держался он уверенно, команды подавал громким голосом.