Можно было с легкостью восстановить всю сцену. Должно-быть, шкипер уже отпил чай, а штурман только что засел за него, когда они услыхали про течь или наткнулись на что-нибудь, или вообще то, что случилось, – случилось.
Явно было одно, что с момента оставления брига стояла тихая погода, иначе вещи не остались бы в целости на столе.
Баттон и Дик вошли в каюту, но Эммелина осталась в дверях. Старый бриг очаровывал ее почти так же, как и Дика, но она испытывала при этом неизвестное мальчику чувство. Ей казалось, что на корабле, на котором нет людей, может быть «что-то другое».
Она боялась войти в темную каюту, боялась оставаться одной и кончила тем, что села на палубу. Потом положила рядом с собой сверточек, поспешно вытащила куклу из кармана, в который она была запихнута вниз головой, оправила ее закинутую на голову ситцевую юбку, прислонила к косяку двери и наказала ей не «бояться».
В большой каюте оказалось мало интересного, но за нею находились две маленькие каютки, подобные кроличьим порам, в которых было чем поживиться. Старое платье, старые сапоги, старый цилиндр того необыкновенного фасона, который можно увидеть только на улицах Пернамбуко: невероятной вышины и поуже кверху, телескоп без одного стекла, том сочинений Гойта, морской альманах, большой кусок полосатой фланели, коробка крючков для удочек. А в углу – о, чудесная находка! – сверток чего-то, что имело вид черной веревки.
– Табак, клянусь честью! – завопил Пэдди, бросаясь к нему. Это был тот сорт табака, который водится в лавочках приморских городишек. Одной трубки было бы достаточно, чтобы вызвать тошноту у гиппопотама, но старые матросы жуют его, курят и наслаждаются им безгранично.
– Вытащим все добро на палубу и разберем, что стоит оставить, а что выбросить, – сказал Баттон, загребая огромный ворох хлама, в то время как Дик пустился вперед с высокой шляпой, на которую сразу заявил права собственности.
– Эм, – закричал он, выскакивая из-за дверей, – посмотри, что я раздобыл! – Он натянул нелепое сооружение себе на голову. Шляпа спустилась до самых плеч.
Эммелина взвизгнула.
– Смешно как пахнет, – продолжал Дик, сняв шляпу и обнюхивая ее. – Пахнет старой головной щеткой.
Но Эммелина уползла от него как можно дальше: она боялась всего черного, и исчезновение Дика под черной шляпой напугало ее до полусмерти.
Между тем Баттон натаскал целую кучу тряпья на палубу, уселся рядом с ней и запалил трубку. Он и не вспомнил до сих пор о съестных припасах и воде: так он был счастлив, что нашел драгоценный табак. Правда, что съестных припасов только всего и было, что полмешка картофеля; трюм был затоплен, а пресная вода в бочке совсем протухла.
Тем временем Эммелина пробралась обратно, так как Дик обещал не надевать на нее шляпу, и все трое уселись вокруг кучи хлама.
– Эта пара сапог, – начал старый матрос, поднимая их кверху, как на аукционе, – пошла бы за полдоллара в любом порте мира. Положи их рядом с собой, Дик, и разверни вон те штаны.
Штаны развернули, осмотрели, одобрили и сложили рядом с сапогами.
– Вот вам телескоп, кривой на один глаз, – продолжал Баттон, сдвигая и раздвигая его, как гармонику. – Может, на что и пригодится. А вот книжка, – бросая мальчику альманах, объявил он: —посмотри, что в ней сказано.
– Не могу прочесть, – безнадежно сказал Дик, – тут цифры!
– За борт ее! – скомандовал Баттон.
