Валя отрицательно покачала головой.
– Выпьешь – и крышу сорвет. Напрочь.
Валя напряженно глядела на него. Потом снова покачала головой и сказала, что не верит ему, не верит, что он может кого-то отравить или напоить таким зельем, как Наташка из Заднепровья, клофелином мужиков опаивала, тырила у них денюжку. Вася тоже всматривался в Валю, в ее крупные карие глаза.
– Ну и подружки у тебя, – пробормотал он. – Не, мое средство другое. Но тоже действенное. Слово. Да. Думаешь, из-за чего за мной гонится Собака Баскервилей Обло-Стозевно-и-Лаяй?.. Из-за слова.
Валя перекрестилась. Вася на нее уставился.
– Чего крестишься-то? Что я такого сказал?
– Про слово, – ответила Валя.
Вася некоторое время молчал и глядел на Валю.
– Ну слово… И что?
Валя пожала плечами и снова перекрестилась.
– Хых-хи-хи… Да не одно, правда, было, а много… На целую статью об экстремизме, зараза. – Он посмотрел на мобильник. – Э-э, уже пора к нашим ушастым друзьям-алисоманам. Да, Вальчонок, как только мы будем вне зоны Собаки Баскервилей Обло-Стозевно-и-Лаяй, я тебе мобилу-то сразу верну, не думай.
Валя покрутила головой.
– Нет, Фасечка, фоткай сны-то.
– Сны?.. Думаешь, это так просто? Тут даже с моей «Фуджи» не справиться.
Через день утром, когда они пришли забирать завтрак, Эдик велел им после обеда никуда не высовываться, печку не топить, на стук не открывать, да лучше он их снаружи запрет. На вопрос Васи почему, ответил, что сегодня праздник, международный женский день и на ферму прибудет сельскохозяйственное начальство с голодными авторитетами. А Вася с Валей никак официально не оформлены, и потому могут сразу возникнуть проблемы – на лишнюю полусотню кэгэ мяса в месяц. Вася тут же ответил, что все понял и со всем согласен, они будут, как партизаны.
Отвозя тачку с кроличьими отходами в дальний угол фермы, Вася заметил куст вербы, осыпанный мохнатыми почками с желтой пыльцой, и наломал веток. Валя первой ушла в вагончик, и он, поставив тачку возле шеда, последовал за ней. Войдя в вагончик, спросил, нет ли тут какой банки, вот поставить?
– Что это? – спросила Валя. – Ой, верба. – Она перекрестилась. – Но до Вербного воскресенья еще далеко?
– Сегодня восьмое марта, – сказал Вася. – Гражданский… то есть светский праздник. Вот. – И он протянул вербу Вале.
Та вытаращилась на него.
– Ой, что это?
– Ну букет, – сказал Вася. – Не розы, конечно, хых-хы-хы-хы-хи-хи-ха-ха…
Валя взяла прутья с изумленной растерянной улыбкой.
– Фася…
Вася Фуджи, ну а сокращенно Фася – все смеялся. Смех у него был какой-то потешный, но заразительный, интересный. И Валя тоже начала смеяться, сверкая белками глаз, краснея щеками.
– А мне розы и никто не дарил, – говорила она сквозь смех. – И вербу.
– А что дарили?
– Ну… один раз тюльпан.
Как только они начали обедать, явился Эдик и запер их на замок. Валя попыталась что-то ему сказать, но он уже ушел. Примерно час спустя послышался шум моторов. Валя, конечно, приникла к окну и стала комментировать.
– Хо-го! Едут. Гробы-тарантасы, иноземные марки. Раз, два, три… Ишь, ишь, так и сверкают. Однажды мне сон такой был… ужас. Какой-то вот дворец прямо, люстры там всякие, колонны, окна огромадные… И происходило там, мамочки, что-то такое… такое… Просто жуть. Кровопролитие. Кто-то кого-то избивал вусмерть. А потом топает какой-то такой… главный, а за ним его полицаи. Он такой высокий, лицо красивое. А у его подчиненных – ой: у одного лысая голова, как тыква, у другого подбородок, ровно требуха, болтается и выпученные глазья…
