– Тоталитаризм, зараза, – тут же заявил Вася. – Сиречь госкапбеспредел.
Лицо Бориса Юрьевича сморщилось.
– Чего? – спросил он, косясь на Васю сквозь дым.
– Государственно-капиталистический беспредел. Это то, что мы построили. Хотя лично я в этом и не участвовал.
– Хм. А где же ты все это время жил? На Ямайке?
– Ну, или скажем так, мой вклад был подневолен и минимален.
– Как это Эдик сказанул? Пятый элемент? – спросил с хмурой улыбкой Борис Юрьевич.
– Ну, он-то тот еще государственник, прлоклятье, – отозвался Вася с ожесточением.
– А ты, значит, антигосударственник?
Вася не удержался и кивнул.
Борис Юрьевич посмотрел на него, поднял козырек кожаной кепки вверх, чтобы лучше видеть, и снова посмотрел.
– Да?
– Да, – сказал Вася, – я – последователь Чжуанцзы.
И по его веснушчатому лицу расплылась блаженная улыбка.
– Ну, и здесь не выдержали конкуренции, – пошутил Борис Юрьевич.
– Да нет! – тут же с жаром возразил Вася, сияя. – Есть конкуренция, да еще какая! Кропоткин, Бакунин, Толстой.
– Бакунин?.. В смысле… анархист?
– Да, – с той же улыбкой подтвердил Вася.
– Хм… А при чем здесь Толстой?
– Так он и был анархистом, – сказал Вася.
– Лев Толстой? – уточнил Борис Юрьевич. – Который Николаевич?
– Да.
Борис Юрьевич растерялся.
– Так он же… он же «Войну и мир» написал.
– Ну написал.
– Как это «ну»? Он же прославил победу русских под началом царя.
– Русских и прославил, а царя – не очень-то.
– Но ведь… подожди… Анархисты ведь ни черта не выиграли бы у Наполеона?
– Стихийные силы помогали. Дед Мороз.
Борис Юрьевич с веселым недоумением поглядывал на Васю, крутя баранку.
– Ну и диковинные же у тебя представления!.. А я и не знал, что такого-то работника нанял.
– Это не у меня диковинные представления, а у Льва Николаевича. К нему и надо предъявлять прлетензии, зараза. Он, например, говорил, что любое правительство – сборище одних людей, насилующих других.
– Да? – переспросил Борис Юрьевич.
– Да. Это чингисханы с терлеграфом. Так он говорил. Точнее, так говорил Герцен, а Толстой это с удовольствием повторял. А сейчас я бы уточнил: чингисханы с интернетом, яхтами, «БМВ», Куршевелем и «Лайфньюс», НТВ, Первым каналом с откормленным Соловушкой-разбойником. Без тюрем, казней, убийств, обмана, унижения – нет никакой власти. Войско – собрание дисциплинированных убийц, зараза. А война – просто схватка за право нескольких кучек господ доить и унижать подданных. Войско нужно для охраны прежде всего кучки господ. А еще нужна гипнотизация. Для этого есть два рода суеверий: религия и патриотизм. Ххыхы, посмотришь на картинку в телевизоре перед пасхой или там рождеством, где прлезидент рядом с патрлиархом, и – вот она, лучшая иллюстрация этой мысли нашего сиятельного графа.
– Погоди, это тоже Толстой говорил?
– Хых, хы-хы… Про телевизор он еще не успел сказать. Но про религию и патриотизм – да, ручаюсь головой, хоть Вальчонок и не советует ничем ручаться.
– Ну все-таки… это вряд ли, – недоверчиво проговорил Борис Юрьевич. – Не мог он такого говорить. А как же его Болконский да Кутузов? Наташа Ростова. Бал. Там еще охота на волка… Бородино. И все это… Платон… как его…
– Карлатаев, – подсказал Вася.
– Карлатаев? – переспросил Борис Юрьевич.
– Да. Карлатаев.
– Ну вот именно. Еще Кутузов встал на колени перед Одигитрией. Иконой из Смоленска. Разве это не патриотизм все? Не религиозность?
– Ну так и было. И он это и описывал, проклятье, – отвечал Вася, глядя вперед, на мокрую сияющую под солнцем дорогу. – Но это еще не значит, что так и думал.
