Поль иногда думал, что фонтан этот нелепостью своей напоминает его собственную жизнь. Вот ведь, вроде бы неплохо и выразительно сделанные фигуры, и каждая из них по-отдельности, наверное, могла бы даже показаться красивой. А когда это всё вместе, то такая выходит несуразица, что впору лишь руками развести. И в жизни Поля точно так же: вроде бы и живёт в самом лучшем городе мира, и перспективы прекрасные, и гонорары за статьи и рассказы делаются с каждым разом всё выше, и жена – красивая, любящая и любимая… хм… да… любящая и любимая… Но уж, во всяком случае, верящая в него и всячески его поддерживающая. То есть, по сегодняшнему дню всё у Поля гораздо лучше, чем у многих его сверстников. Но попытаешься сложить это, и… м-да… Охота на голубей в Люксембургском саду, вечные одалживания денег и часто встречаемая рассеянная задумчивость Мадлен, когда возвращаешься домой… влажная осклизлая зелень у живота, блюющий водою карп и пародирующие китов русалки… и «сладкая» богемная жизнь, когда ты никому в этом мире ни черта не должен, но и миру этому на тебя, в общем-то, наплевать. Для этого мира ты – как хлебные крошки для голубя… или как голубь для такого охотника, как Поль. Ни одна из птиц даже не догадывается, что на неё охотятся. Да и как тут догадаться, когда вокруг всё так радужно и спокойно? Может быть, точно так же и он – просто не догадывается об идущей на него охоте этого мира?..
Обычно Поль останавливался у каменной чаши и высматривал сторожа, предупреждавшего посетителей о закрытии. Затем, пока сторож был ещё далеко, Поль высыпал на землю пригоршню сухарных крошек, к которым тут же слетались голуби. А потом оставалось стоять и ждать ухода сторожа. Обычно Поль рассеянно кивал ему в ответ, а когда сторож скрывался за поворотом аллеи, метким броском заранее припасённого в кармане камня убивал самого крупного из голубей. Торопливо спрятав тёплое ещё тельце под свитер, Поль неспеша покидал сад и возвращался домой, к Мадлен. В такие дни ужин им был обеспечен.
* * *
Комната, которую снимали Поль Вандаль с Мадлен, была не очень просторной. Фактически она представляла собой спальню, где помимо кровати, старого итальянского комода с зеркалом, платяного шкафа, небольшой железной печки в одном углу и умывальника в другом, с трудом находилось место для крошечного столика и пары деревянных складных стульев без спинок. Самый нижний ящик комода играл здесь роль посудного шкафа. Там хранились небольшая сковорода, чугунный котелок, несколько тарелок и прочее, что может понадобиться молодым людям, затевающим иногда дома приготовление обеда.
Обычно готовила Мадлен, но в дни удачной охоты эта работа ложилась на плечи Поля. Не сказать, чтобы это происходило так уж часто, но один-два раза в месяц на сафари ему выходить случалось. И тогда он ненадолго превращался в повара. Мадлен наотрез отказывалась ощипывать и потрошить добычу, но Поль со временем приноровился и научился превосходно справляться с этим сам. Мадлен же в это время отправлялась пройтись по улице, что, впрочем, Поля даже устраивало. Он считал, что за готовкой его ничто не будет отвлекать от мыслей о новом рассказе. И действительно, каждый раз Поль совершенно искренне и с немалым удовольствием принимался обдумывать повороты сюжета и строить диалоги героев. Но каждый раз как-то так получалось, что мысль его сама собою уползала в сторону. И через некоторое время Поль с изумлением замечал, что с не меньшим удовольствием обдумывает он уже не рассказ, а их с Мадлен поездку в Швейцарию два года назад. Или свою встречу в библиотеке с молоденькой и хорошенькой любительницей поэзии. Или новые приёмы охоты на голубей – на эти рельсы поезд его мыслей съезжал чаще всего, что, впрочем, было совершенно неудивительно. Надо заметить, что все прожекты Поля по улучшению методов всегда разбивались о какую-нибудь мелочь, которыми наша реальность, в отличие от фантазий, изрядно переполнена.
