Впереди засветился крошечный жёлтый квадратик. Яр, сам не зная отчего, ускорил шаги. Кузнечик в траве надрывался от треска. Чёрная башня вырастала над Яром, уходила точёной вершиной в высоту.
Улица упиралась в основание башни. Это здесь и горело оконце. Метрах в трёх от земли. Под ним Яр, приглядевшись, различил дверь. Не старинную, а простую, как в комнате обычной квартиры. Яр не колебался. Нащупал ручку и потянул.
Он увидел…
А что он увидел? Ничего особенного. Пустую комнату с цементным полом и грязными исцарапанными стенами. Под потолком горела мутная лампочка. У стены валялись разломанные ящики и бочонок. Вот и всё.
Яр ощутил, как возвращается к нему прежняя тоска. Он беспомощно и всё же с остатками надежды осмотрелся. За грудой ящиков была, кажется, ещё дверь. Он торопливо шагнул туда. Правильно, дверь. Даже две. Грязные, в чешуе облупившейся краски… А это что? Что это?!
В узком простенке, зацепившись лапкой за ржавый крюк, висел бормотунчик.
Конечно, это был другой бормотунчик. Не из платка, а из полинялой трикотажной тряпицы (скорее всего, из обрывка мальчишечьей майки). И лицо его нарисовано не сажей, а мелом. Но выражение улыбчивой рожицы было таким знакомым…
Яр замер. Он понимал, что бормотунчиков умеют делать многие мальчишки на Планете и что этот, забытый и разрядившийся, висит здесь в запустении с давних времён. И всё-таки…
Бормотунчик вдруг шевельнулся. Уцепился за крюк второй ручкой, покачался. Спросил голосом капризной куклы:
– Ты зачем пришёл? Слушать? Хочешь правдивую, красивую, прекрасную сказку про ветерков?
– Кто тебя сделал? – шёпотом спросил Яр.
Бормотунчик нервно дёрнулся:
– Ты спрашиваешь? Это вопрос? Я могу ответить лишь на один вопрос! Потом кристаллы разрядятся.
– Нет-нет, – испуганно сказал Яр.– Не отвечай. Я задам другой вопрос.
– Поскор-рей,– недовольно потребовал бормотунчик.
Яр знал, о чём спросить: "Скажи, как вернуться на крейсер". Надо вернуться. Здесь нечего делать. Некого ждать, не на что надеяться. А очнувшись у пульта, Яр сможет вспомнить Планету и ребят как сон. Светлый и страшный. Он убедит себя, что это т о л ь к о с о н. Ничем другим это и не может быть.
И жёлтая тоска больше не тронет Яра.
"Тронет, – сказал вечный спорщик, который сидит внутри каждого из нас. – Потому что не сон это. И от себя не убежишь".
"Но что мне делать здесь?"
"А что делать т а м?"
Яр, понурившись, рассматривал замызганный цементный пол.
"Тебя позвали с ю д а", – настойчиво толкнулась мысль.
"Но тех, кто позвал, теперь нет!"
"Зато есть надежда…"
"Какая?" – горько усмехнулся Яр. Он удивлялся, что эта надежда – слабенькая, беспомощно-детская – нет-нет да и шевелилась в нём. Будто может произойти неожиданное. Такое, что ослабит беду и как-то утешит Яра.
Что могло ослабить, как утешить? И на кой чёрт утешение?
Был нарушен какой-то закон, детство не повторяется, поэтому всё кончилось так страшно…
– Ты скоро? – нетерпеливо дёрнулся бормотунчик.
– Сейчас, сейчас, – прошептал Яр.
А что "сейчас"?
И он беспомощно проговорил:
– Ну скажи, что мне делать?..
Бормотупчик закачался. Хихикнул.
– Ты хитрый. Ты решил задать сто вопросов в одном… Хо-ро-шо!.. Хочешь вернуться – иди в правую дверь. Хочешь чего-то другого – иди в левую…
– Чего другою? – вырвалось у Яра.
– А того, что…– Бормотунчик вдруг пискнул и беспомощно повис. Успел выдавить угасающим голоском: – Дурак ты…
– Прости, я не хотел,– с испугом сказал Яр.
