– Я Горо Онага. Присаживайтесь.
На столе Онаги стояли подписанные фотоснимки Жан-Мари Ле Пена и Саддама Хусейна – лицом к посетителю. Еще на одной сам Онага по-дружески обнимал бывшего министра безопасности. Над его головой висел огромный портрет мужественного красавца Юкио Мисимы, глядевшего прямо на любого входящего в кабинет. Он был изображен с руками скрещенными на груди, а ниже приводилась одна из его мрачных, загадочных фраз:
ТЫ МОЖЕШЬ ДОСТИЧЬ ИСТИННОЙ
ЧИСТОТЫ, ЛИШЬ ЕСЛИ ПРЕВРАТИШЬ
СВОЮ ЖИЗНЬ В ПРЕКРАСНУЮ СТРОФУ, ПИСАННУЮ КРОВЬЮ
– Первый отдел?
– Отдел убийств, господин Онага.
Он наигранно вытаращил глаза и откинулся на спинку стула.
– Чем же я могу вам помочь, младший инспектор? Сакаи обвела жестом кабинет:
– Чем вы тут занимаетесь?
– «Ниппон Кумиай» хранит исконный характер нации.
– Понятно.
Ее взгляд остановился на длинной напольной вешалке, на которой висели майки и ветровки разных размеров – и на всех красовалась эмблема «Ниппон Кумиай».
– Вы пришли, чтобы спросить меня об этом?
– Думаю, вы знаете ответ на свой вопрос, господин Онага. Мне просто любопытно… что у вас за организация. А то много чего болтают.
Он наклонился вперед; его физиономия сияла от восторга.
– А можно спросить, что именно?
– Что вы стремитесь оправдать участие Японии во Второй мировой. И отрицаете ее военные преступления.
– Что я отрицаю, так это ненависть к себе. Я отрицаю самобичевание, которым грузят в школе наших детей. Я отрицаю Конституцию, навязанную нам Америкой. Мягкотелость и отсутствие патриотизма у нашей молодежи. И я не единственный, кто ставит под вопрос «общепринятые» представления о нашей истории.
– Понятно.
– Кажется, вы мне не верите, инспектор.
– Профессиональная болезнь.
Онага рассмеялся, но в его глазах мелькнула обида на ее колкость.
– Зайдите в любой книжный – вы найдете в свободном доступе литературу всякого сорта о роли Японии в войне и так называемых «преступлениях». На Западе это вызвало бы шок, возможно, даже запрет. Но мы невидимы для Запада. Так чего притворяться? Почему другие должны диктовать, что нам делать? Простите, но у меня есть право определять характер собственной нации по своему усмотрению.
Сакаи наклонилась вперед, взяла одну из фотографий в рамке и стала ее рассматривать. Большая компания кумиайцев улыбалась, стоя на фоне бейсбольного поля. Очевидно, на мероприятии в рамках тимбилдинга.
– Как интересно, господин Онага. Конституция, которую вы так легко отвергли, защищает как раз вашу идеологию.
Онага издал неприятный смешок, словно встряхнул мешочек со стеклянными шариками.
– Мы живем в марионеточном государстве, инспектор Сакаи. И моя группировка добивается независимости от него. Ошибки послевоенной демократии непростительны!
– Если вы верите в победу, вы просто глупец.
Онага фыркнул.
– Но от вас требуется простая вещь. – Она развернула групповой снимок лицом к Онаге и указала на вытянутую физиономию Кодаи Кийоты. – Сказать мне, где сейчас этот человек.
При этих словах улыбка сползла с лица толстяка.
– Почему он вас интересует?
– Вы думаете, я буду отвечать на ваши вопросы? Я спросила, где Кодаи Кийота. Вот и все.
Онага помрачнел:
– Я не знаю. И вообще, он больше не член организации.
– Почему?
– Он из нее вышел.
– Почему?
Онага молчал. Сакаи давно привыкла к подобным паузам, когда человек пытается подыскать правильные слова, нужный ответ.
– Кийота был многообещающим новобранцем. Я был уверен, что он добьется многого. У него был талант… заставлять людей слушать. Но в результате все обернулось иначе.
