Ребенок сидел в чемодане, а Кропинский, стоя перед ним на коленях, пытался завязать с ним беседу.
– Как тебя зовут? Скажи мне. Где папа? Где мама? Jak się nazywasz? Musisz mi to powiedzieą. Gdzie jest twói ojciec? Gdzie jest twoja mama?
Подошел Гефель.
– Что же с ним делать? – растерянно зашептал Пиппиг. – Если он им попадется, убьют.
Гефель опустился на колени и в раздумье посмотрел в лицо малютке.
– Nie mówi. Он не говорит, – в отчаянии объяснил Кропинский.
Появление еще одного незнакомого человека, по-видимому, напугало ребенка. Он теребил свою рваную курточку, лицо же оставалось странно застывшим. Похоже было, что он и плакать не умеет.
Гефель взял беспокойную ручку малыша.
– Кто же ты, маленький?
Ребенок пошевелил губами и проглотил слюну.
– Он голоден! – Пиппиг просиял от своей догадливости. – Я что-нибудь принесу.
Гефель поднялся и глубоко вздохнул. Все трое беспомощно переглянулись. Гефель сдвинул шапку на затылок.
– Да-да… конечно… – пробормотал он.
Пиппиг усмотрел в этом знак согласия и хотел уже идти. Однако бормотание Гефеля было всего лишь попыткой привести в порядок блуждающие мысли. Что будет с ребенком? Куда его деть? Пока что придется спрятать его здесь. Гефель остановил Пиппига и задумался.
– Приготовь ребенку постель, – сказал он наконец Кропинскому. – Возьми старые шинели, положи в углу и…
Он запнулся. Пиппиг вопросительно посмотрел на него. На лице Гефеля отразилась тревога.
– А что, если малыш закричит? – Гефель прижал руку ко лбу. – Когда маленькие дети пугаются, они кричат… Что же делать, черт возьми? – Он уставился на ребенка и долго смотрел на него. – А может… может, он и кричать не умеет?.. – Гефель взял малыша за плечи и слегка потряс. – Тебе нельзя кричать, слышишь? Не то придет эсэс.
Внезапно лицо ребенка перекосилось от ужаса. Он вырвался, забрался опять в чемодан, съежился в комок и закрыл ручками лицо.
– Понимает, – пробормотал Пиппиг.
Чтобы проверить свое предположение, он захлопнул крышку. Они прислушались. Из чемодана – ни звука.
– Ну, ясно, он понимает, – повторил Пиппиг и снова открыл чемодан.
Ребенок не шелохнулся. Кропинский поднял его, и малютка, как скрючившееся насекомое, повис у него на руках. Трое мужчин растерянно глядели на диковинное создание, и Пиппиг произнес:
– Боже, через что только прошел этот кроха?
Гефель взял у Кропинского ребенка и повернул его, чтобы лучше рассмотреть. Малютка втянул ножки и головку, прижал ручки к лицу. Он был похож на младенца, только что извлеченного из материнского чрева, или на жука, который прикинулся мертвым. Потрясенный Гефель возвратил малыша Кропинскому, и тот, прижав ребенка к себе, стал что-то нашептывать ему по-польски.
– Он наверняка будет вести себя тихо, – глухо произнес Гефель и сжал губы.
Снова все трое переглянулись. Каждый ждал, что другой предложит какое-то решение в этом необычном деле. Опасаясь, как бы их отсутствие не было замечено Цвайлингом, Гефель потянул Пиппига.
– Пойдем, – бросил он и, обращаясь к Кропинскому, сказал: – А ты оставайся здесь, пока все не разойдутся.
Кропинский опустил оцепенелый комочек обратно в чемодан. У него тряслись руки, пока он из нескольких шинелей сооружал ребенку постель. Бережно уложив малыша, он укрыл его и осторожно отвел ручонки от лица. При этом поляк заметил, что малютка слегка сопротивляется, но глаза его оставались крепко зажмуренными.
