В поселке путников уже ждали. На косе стояла большая долбленая лодка, увешанная гирляндами хвойных веток и мелких лесных цветов. Вокруг стояли старшие охотники и старейшины в накидках из шкурок птиц.
Носилки опустили с плеч на мокрый песок. Старика уложили на устланное пахучими травами дно в праздничном одеянии Говорящего с Духами. На дне долбленки нашли себе место лук и стрелы, топор и кучка обсидиановых лезвий, еда в дальнюю дорогу.
Вспыхнули четыре жарких костра, и вскоре над ними уже жарилось мясо косули. Ее сердце и печень легли в ноги старику, а череп с рогами украсил нос лодки.
Зоула с товарищами усадили в общий круг у костра, и каждый получил по куску дымящегося мяса. По кругу пустили чаши густого пахучего питья с ароматом хмеля, замешанного на крови жертвы.
В костер упали пучки трав и янтарные куски смолы. Густой горьковатый дым повис над берегом. Даже неугомонный ветерок стих и над морем воцарилось безмолвие. Лишь беспокойные волны шипели на песке.
И вот в ритмичный шум прибоя начал вплетаться узор монотонной песни. Протяжной и печальной, долгой, точно зимняя ночь, словно вечный бег океанских валов, тоскливой, как крики чаек над утесами, то рокочущей громом яростного шторма, то шепчущей осенним ветром в вершинах сосен. Древняя, как сам океан, песня о том, что все, кто пришел в этот мир, в свой черед отправятся за море, в земли вечного лета и птичьих стай, тучных стад, доброй охоты и обильных уловов, туда, где юное солнце рождается из морских вод.
Пока тянулась песня, огненный глаз соскользнул с небесного купола за вершины деревьев, окрасив перья облаков цветом бирюзы и аметиста. Белая тень луны все отчетливей проступала на темнеющем восточном окоеме.
Вдруг Зоул понял, что волны плещутся у самых его ног. Незаметно и обыденно прилив вползал на берег, поглощая песчаную косу.
Лодка качнулась раз, другой, нехотя снялась и поплыла по серебристой дорожке к владычице ночного неба, круглой, словно бубен. Челн удалялся, уменьшаясь, сливаясь с водной рябью, и песня медленно стихала, растворяясь в плеске волн. Наконец люди ушли, а вода, смыв их следы, сомкнулась над последним островком песчаной отмели.
Ночь стерла с неба последний закатный отблеск, и в поселке начался обряд очищения. Все, кто провожал в путь Говорящего с Духами, собрались у большой землянки, врытой в откос. Из-под дерновой крыши клубами выбивались дым и пар. Мужчины группами входили за кожаный занавес и возвращались мокрыми, распаренными и довольными. Дошла очередь и до Зоула со спутниками.
Откинув полог, они вошли в баню. Посреди устланного тростником пола шипел, раскалившийся докрасна, каменный очаг. Плеснув на него по пригоршне воды из корчаги, развесили на жердях свою одежду и принялись ждать, когда пот покроет кожу.
После очищения тела гостей провели в обширную пещеру под обрывом. Дрожащий свет факелов едва обрисовывал фигуры сидящих у стен людей. В центре пустого круга, стоял новый Говорящий с Духами. Бесчисленные камешки, бусинки и фигурки на его балахоне сверкали, искрились и позвякивали.
Под каменным куполом повисла тишина. Мудрейший поднял руки и, чуть покачиваясь, начал напевать едва слышимую песню. Из темноты вынырнули две юные девушки, разливая по раковинам хрустальную влагу из большого сосуда, с поклоном подавая сидящим. Зоул в свою очередь принял из нежных рук и выпил в три глотка прохладную воду, воду из молочной чаши, принесенную в поселок еще при свете дня.
