Солнечные лучи, прорываясь сквозь облачную завесу, рассыпались серебряными бликами по мелкой ряби залива, тогда как сзади за незримой границей разыгравшийся ветер продолжал швырять на берег водные валы.
Бледная игла над заливом была до удивления похожа на одинокий камень с больших равнин, как многократно выросший брат близнец. Казалось, даже трещины на его боках скрывают те же таинственные руны.
Ветер почти совсем утих, и путешественникам вновь пришлось налечь на весла, толкая свои лодки вдоль обрывистого берега к изогнутому широкой дугой пляжу. Из прибоя вставали сваи причальных помостов, а вокруг них на серой полосе песка темнели пятна вытащенных на берег деревянных челнов, кожаных лодок и длинных бревенчатых плотов.
Выше начиналось травяное поле, пологим желобом спускаясь от поросших лесом вершин холмов к синему блюду залива. Над равниной поднимались зыбкие струйки дыма от бесчисленных навесов шалашей и землянок, просяными зернами рассыпанных по склонам. И повсюду, между жилищ, вокруг причалов, по густой сети тропинок сновало множество людей.
Выпуклый борт ударился о подпорки помоста, гребцы быстро и сноровисто подтянули к ним лодку, привязав просмоленной веревкой. Зоул вскарабкался на скользкие жерди настила, потянулся, разминая затекшие ноги и спину.
Охотники принялись выгружать на мостки кожаные тюки, а трое юношей, простившись с ними, направились в гущу строений, туда, где над крышами виднелся шест с родовым знаком – распахнутыми крыльями кайры.
Вдоль тропок стояли рамы, были расстелены шкуры и сухая трава, а на них разложено и развешено, растянуто и развернуто все то, что принесли для обмена разные племена. Меха и кожа, яркие перья, куски смол и воска, горшочки с медом, прутья редких деревьев, травы и душистые семена. Сухожилия, луб, рог, кость и бивень, раковины и панцири, кремень, обсидиан и множество иных камней всех цветов радуги – голубых, точно капли неба и алых, словно кровь. Сушеное мясо, рыба, орехи, ягоды. Соль, желтая сера и едкие белые порошки. Зерно, веревки, посуда.
Мужчины разных племен постоянно жили здесь, отыскивая то, чего не доставало их роду, и обменивали то, что имелось в избытке.
В преддверии праздника Матери и большого совета на поле было особенно людно. С детьми Пернатого смешались северные охотники в кожаных куртках с блестящими подвесками в черных волосах, рыболовы с дальних островов в плащах из пятнистых шкур морского зверя, жители южных побережий в ярких тканых одеждах и цветных платках, кочевые скотоводы степей в отороченных мехом шапках. В глазах рябило от причудливых украшений и оберегов, незнакомого оружия.
Юноши, ошарашенные этой пестротой, то и дело задерживались у очередной палатки, рассматривая товары и украдкой их владельца, пораженные невероятной раскраской кожи, прической или странными чертами лиц.
Завсегдатаи поля, напротив, не проявляли к троице интереса. Окинув их быстрым взглядом, хозяева палаток понимали – от этих молодых зевак не стоит ждать серьезного торга, и вновь смотрели в толпу, ожидая настоящего меновщика.
Неожиданно Зоул ощутил укол холодного чужого взора и обернулся, на мгновение встретившись глазами с черноволосым чужаком у соседнего шалаша. Юношу словно с размаху хлестнули по лицу, столь тяжел и враждебен был этот взгляд. Так расчетливый хищник оценивает силу жертвы, уже предвкушая вкус ее крови на языке. Так, не мигая смотрит змея, пригвождая к земле кролика. Так прищуривается охотник, натянув тетиву, поймав острием стрелы влажный глаз косули.
